Вера Камша - Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки

– Я боюсь их оставлять, – призналась Клотильда, – мало ли что…

– Мы не можем взять их с собой, слишком мало времени прошло, Шарло могут узнать с любыми волосами, да и по этикету не положено брать на коронацию бастардов, пусть и признанных.

– Я понимаю, и все-таки…

– Проклятый! В моем замке МОИМ детям ничего не грозит. Два месяца без нас они как-нибудь проживут. Шар… Анри – молодец, он и сам не проговорится, и за сестрой присмотрит. Ну, дорогая, пора. Лошади ждут.

– Идем, – баронесса поправила выбившуюся из прически прядку, еще раз глянула в зеркало, отразившее пусть и не очень молодую, но все еще поразительно красивую женщину. Итак, она после многолетнего уединения едет в столицу, на коронацию, ей нужно быть спокойной, достойной и скромной. Она – жена провинциального барона. Она ничего не знает и не понимает в политике… Узнают ее вряд ли, хотя она не так уж сильно и переменилась, но все свидетели ее юности мертвы или в изгнании. Тагэре все-таки проиграли. От огромной могущественной семьи остались лишь оргондская герцогиня да двое незаконных детей в замке Гран-Гийо… А виновата во всем Элеонора Гризье и ее родичи. Во всем!

– Ильда, – в голосе Эгона зазвучала тревога, – да что с тобой такое?

– Ничего. Я готова, – она выдавила из себя улыбку, – Проклятый всех нас побери!

– Да не развяжется завязанное. Если Эссандер жив, мы должны его искать.

– Я знаю где, – откликнулся Рафаэль, – в Гран-Гийо.

– Почему ты решил, что след копыт Садана ведет туда?

– В Гразе эти стервятники все овраги и все сеновалы облазили. Живого или мертвого, они бы его нашли. Нет, Сандер не в Гразе…

– Я слышал, ты назвал место. Там живет друг? Но если это знаешь ты, могут знать и шакалы.

– Шакалы не знают. Там живет женщина, первая жена брата Александра.

– Он прогнал ее? За что? Это очень важно… у отвергнутой женщины не сердце, а клубок из сорока тысяч змей.

– В этом сердце нет ни одной, я видел ее… Филипп женился тайно, потом началась война… Короче, этот дурак снова влюбился и женился. На матери этого самого Базиля, которого мы поймали. Про первую семью короля никто не знал, пока клирик, который их венчал, во всем не признался.

– Баадук разрешил мужчине брать столько жен, сколько он может прокормить, и это правильно.

– «У мужа может быть только одна жена, как Луна на небе, а у жены только один муж, как Солнце», – процитировал Книгу Книг доселе молчавший Николай.

– Луна меняется каждый день и ходит в окружении звезд, – не согласился Яфе, – а жена с каждым восходом становится старше на один день. Одна не заменит многих. Зачем вы давите то, что дано Всеотцом? Ваши мужчины бреют лица и хотят брить души, хотя они не евнухи. Борода все равно растет, и вместо одной женщины вы все равно хотите многих. Проще открыто держать жен и наложниц, чем красть наслаждение, как садовые сони крадут абрикосы.

– Мне не пристало спорить с тобой, – с достоинством возразил Николай.

– Истина в твоих словах, ибо нигде не сказано, что можно спорить о том, в чем не понимаешь. Рафаэль, ты знаешь женщин, ответь, стоит ли держаться за одну, когда можно получить всех?

– Не стоит, – улыбнулся мириец – в первый раз с того дня, когда выбрался из-под тела убитого рыцаря, – сердце у нас одно, это так, друзей больше трех не бывает, а женщин нужно столько, сколько захочется.

– Я покидаю вас, – вздохнул эрастианец, – ибо разговор сей приличествует воинам, но не служителям Божиим.

– В разговоре с богом нет ничего дурного, – сверкнул зубами Яфе, провожая взглядом тщедушную фигурку в зеленом.

– Дурного – нет, умного – тоже, – откликнулся мириец, – молиться – все равно что стучаться в пустой дом. Никто не ответит… Слушай, а что наш Серпьент молчит? Не похоже на него.

Крапивник и впрямь молчал, и не от хорошей жизни. Скрючившись в три погибели у стены приютившего их домишки, он трясся мелкой дрожью, а лицо и руки его побурели, как листья в ненастье.

– Эй, – Рафаэль схватил приятеля за плечо, – что с тобой?

– В-в-вяну, – пробормотал Серпьент Кулебрин. – Что?!

– То, – натура Крапивника брала свое, – знннаешь, сккколько сил ннннужно, чтоббббб тттттакой куст осссенннью поддддднять… И ввввсе зззззря.

– Это лечится?

– Сссссаммо пройдддет, – простучал зубами Крапивник, – холодддно, пррроешь его гуссссеница!

– Погоди, – осенило Рафаэля, – сейчас мы тебя подправим. – Мириец вытащил седельную фляжку и сунул ее к буро-зеленым губам. – Пей!

Крапивник глотнул, закашлялся и глотнул еще. Чутье Кэрну не обмануло – физиономия Серпьента начала приобретать обычный оттенок, дрожать он тоже перестал.

– Слушай, Серпьент, – Рафаэль не скрывал облегчения, – за каким лядом ты вылез со своей крапивой? Что бы мы, без нее не справились?

– С кем поведешься, от того и наберешься, – огрызнулся тот, – вы вечно собой жертвуете, чем я хуже?!

– Ну, вряд ли сегодняшнее стоило жертвы.

– Стоило, – не согласился Крапивник, – дай еще.

– А плохо не будет? – усомнился мириец. – Ты же в первый раз.

– В первый – не в последний. – Серпьент явно чувствовал себя лучше, и Рито со смешком плеснул ему царки в оловянную кружку. Крапивник лихо ее осушил, обалдело потряс головой и вальяжно развалился прямо на промерзшей земле, а затем тишину разорвал страшный, странный вопль, от которого Рито, Яфе и лошади вздрогнули. Оказалось, ничего непоправимого не произошло.

Царка оказала на Крапивника неожиданное действие – он запел, если только этот хриплый рев можно было назвать пением. Сосредоточенно глядя перед собой, Серпьент Кулебрин самозабвенно орал самую дикую песню из всех, которые доводилось слушать маркизу Гаэтано.

Ушедший в дом Николай пытался молиться, но рев Крапивника путал мысли и мешал сосредоточиться. Инок забился в самый отдаленный угол, стараясь не обращать внимания на проклятую песню.

– О Творец, – шептал эрастианец, – защити рабов своих, обереги их и просвети, ибо окружены мы врагами и темно вокруг. Разгони злодеев наших и вразуми их… крапивой. – Николай в ужасе осекся, но было поздно, слово сорвалось с его губ, превратив разговор с господом в отвратительный балаган, а с улицы неслось все громче: