Лиланд Модезитт - Инженер магии

— Спи, — шепчет она, пожимая его руку в ответ.

Со временем юноша засыпает, а просыпается лишь от утреннего щебета птиц. Голова почти прошла, а вот зрение так и не вернулось.

Лидрал уже встала и тихонько, стараясь не потревожить спящих, поит лошадей.

Доррин выбирается из-под повозки, делая все, чтобы не приложиться к ней макушкой.

— Остался хлеб с сыром. Угощайся, — предлагает Лидрал.

— Спасибо, — взяв у нее ломоть хлеба и кусочек сыра, он присаживается на низкую каменную ограду и спрашивает: — Ты все еще пользуешься сырорезкой?

— Так гораздо удобнее. Признаюсь, меня и по сей день бросает в дрожь при виде ножа, — отвечает Лидрал, садясь рядом с ним.

— Прости.

— Ты не виноват, — Лидрал касается его щеки.

— Хотелось бы в это верить. Но они схватили тебя из-за того, что ты любила меня.

— Я и сейчас тебя люблю, невозможный ты человек, — говорит Лидрал, сжимая его запястье. — Как бы хотелось, чтобы ты смог увидеть деревья на холме! Роса на их листьях сияет в солнечном свете так, что они кажутся серебряными...

— Мне бы тоже этого хотелось.

Некоторое время они сидят молча.

— Кадара все еще спит, — нарушает молчание Лидрал. — Это хорошо?

— Хорошо. Но нам придется разбудить ее, чтобы она приняла лекарство и попила. Ей нужна вода.

— Хочешь еще хлеба с сыром?

— А нам хватит на всю дорогу?

— Должно. Мерга собирала меня в дорогу так, словно я еду не в Клет, а на край света. Хлеба у нас аж четыре каравая.

Лидрал встает, чтобы собраться в дорогу, а Доррин погружается в мысли о хаосе и гармонии.

Некоторые люди веруют в гармонию, словно в Бога, но Бог этот кажется не рассудительным мудрецом, а упрямым формалистом. В противном случае как могли бы хорошие люди страдать из-за того, что им, во имя добра, приходится использовать не лучшие средства? Или же средство важнее цели? Всегда?

Взять Фэрхэвен. Хотя Белым Городом правят приверженцы хаоса, порядка там больше, чем где-либо в Кандаре. Преступность мала, и народ, похоже, позажиточнее тех же спидларцев. Только ли потому, что Фэрхэвен обогатился за счет завоеваний?

— Доррин, если мы хотим добраться до Дью без... без нежелательных происшествий...

Юноша понимает. Неизвестно, не поскачет ли в скором времени по этой дороге вражеская конница.

Как и вчера, первое прикосновение к Черному посоху возвращает ему зрение — но влажная от росы трава и темная зелень ласкаемой рассветными лучами листвы предстают перед ним лишь на миг. Мир снова поглощает мрак, и он отворачивается, чтобы Лидрал не увидела подступающих к глазам слез.

Почему гармония так далека от справедливости? Чистая гармония не в состоянии одолеть хаос, и любая попытка Доррина сконцентрировать силу гармонии для борьбы с хаосом оборачивается для него наказанием. Та же судьба постигла и Брида — Белые и спидларские купцы совместно покарали его за одаренность и приверженность гармонии.

Может быть, дело в том, что смерть есть конечная форма хаоса — так сказать полное отрицание человеческой гармонии? В конце концов, как бы ни упрекали его родные и Лортрен, Доррин ни разу не пострадал из-за использования гармонии для изготовления машин. Да и изготовление орудий убийства не навлекало на него особых бед. Чего, впрочем, не скажешь об их использовании.

— Доррин, помоги мне положить Кадару в повозку.

Юноша склоняется над раненой и, превозмогая боль в плече, поднимает ее.

— ...больно... не оставляй меня...

Доррин чувствует, что Кадаре чуточку лучше, но жар так и не сошел, а владеть правой рукой она сможет нескоро. Может быть, вообще никогда.

В кронах дубов бодро щебечут птички. А вот Доррину не до веселья.

— Все выглядит нормально, — говорит Лидрал, озирая долину с гребня холма.

— Никаких путников вблизи нет, — сообщает Доррин, уже восстановивший способность распространять чувства, не вызывая приступов головной боли. А вот зрение возвращается к нему по-прежнему лишь при прикосновении к посоху, причем лишь на миг и далеко не всякий раз.

— Да и откуда им взяться! Когда я выезжала в Клет, жители бежали из города очертя голову.

Доррин вновь касается посоха, но на сей раз ничего не видит.

— Как Кадара?

— Без особых изменений. Иногда пробуждается, но главным образом спит.

Дорога расширяется, и Доррин направляет Меривен вперед, чтобы ехать рядом с Лидрал.

— Что думаешь насчет Брида? — негромко спрашивает Лидрал. Доррин качает головой.

— Ясно. Вот и я так думаю.

Ни ей, ни ему не хочется говорить об этом вслух, но им понятно, что Белые не оставят в живых выходца с Отшельничьего, тем более причинившего им такой урон. В печальном молчании они едут дальше, до самой тропы, что ведет от главной дороги к Дорринову дому.

— Мы... еще не приехали? — лепечет Кадара.

— Можно сказать, уже дома, — отвечает Лидрал, но неожиданно у нее вырывается испуганное восклицание.

— Что ты увидела? — спрашивает Доррин.

— Домик Риллы... на его месте пепелище. А твой дом и сарай целы, но перед ними завал, вроде баррикады. Там люди... Кажется, Пергун и кто-то постарше... и Рейса — она с мечом.

Лидрал сворачивает с тракта и направляет повозку к дому. Доррин следует за ней, проклиная свою слепоту.

— Мастер Доррин... — начинает Пергун.

— Что случилось? — Доррин поворачивается на его голос.

— Что с тобой? Куда ты смотришь?

— Он ослеп, — тихо отвечает за него Лидрал. — А в повозке у нас Кадара. Она тяжело ранена, ее нужно занести в дом.

— Положите ее на мою кровать, — предлагает Доррин.

— Ослеп! — в ужасе восклицает Пергун. — Эти Белые злодеи... неужто они?..

— Это не они. Это я сам, — угрюмо произносит юноша. Он спешивается и, ориентируясь с помощью чувств, ведет Меривен в конюшню.

— Он что, свихнулся? — спрашивает Пергун.

— Давай, я помогу... — слышит Доррин голос Рейсы.

— Сказано же — ослеп! Ослеп, а не свихнулся! — ворчит Лидрал, спускаясь с повозки. — Он целитель, приверженец гармонии, а ему пришлось создать устройства, загубившие тысячи людей.

— Тысячи?

— Именно так. Правда, и этого оказалось недостаточно. Я полагаю, что благодаря Доррину и Бриду Белые потеряли более половины своего войска, но их осталось еще тысяч пять.

Доррин открывает конюшню, и в нос ему ударяет сильный конский запах. Там находится целых пять лошадей. Две привязаны в углу, в наспех отгороженных стойлах. Но стойло Меривен не занято. Поставив кобылу туда, юноша расседлывает ее, кладет седло на полку, отставляет посох к стене и привычно берется за щетку.

— Тебе нельзя оставаться здесь, — говорит Рейса. — Они сожгут все округу, лишь бы до тебя добраться.

— До меня? Кому нужен простой кузнец?

— Да уж нынче все знают, как ты прост! — хмыкает Рейса. — Скажи лучше, как твой корабль? Плавать может? Яррл по пути сюда вроде бы видел его с холма.