Джон Марко - Нарский Шакал

Надежда мелькнула в его глазах

– Дьяна…

– Ты слышал мой ответ, – отрывисто сказала она. – Больше я ничего тебе сказать не могу. И если ты действительно любишь меня так, как говоришь, ты сделаешь это ради меня и нашего ребенка. Ты это сделаешь? Ты поговоришь со своим императором?

Ричиус ушел не ответив.

На голой скале Фалиндара, на обращенной к морю стороне был отвесный обрыв, который уходил вниз на тысячу футов, где об острые камни бился прибой. На обрыве почва была каменистой, почти лишенной растительности; вид на бескрайний океан ничем не ограничивался – если не считать одного древнего дерева, высокого и корявого. Кривые ветки никогда не сбрасывали с себя листву – даже зимой. Золотая и по-летнему зеленая листва меняла цвет в зависимости от времени года, а ствол заканчивался паутиной корней, вырывавшихся из земли, словно они задались целью разломать камни под собой. Никто не знал, как это дерево попало туда и каким образом получало питание из скудной почвы, но, по местному поверью, дерево было даром небесных духов, младших божеств трийцев, которые парили над землей, а порой поселялись на прекрасных горах. Из-за этого да еще из-за странных плодов, созревавших в начале весны, дерево славилось по всему Люсел-Лору. Оно считалось доказательством того, что боги существуют и что они любят своих детей-смертных.

Люсилер не знал, было ли это дерево даром Небес, или капризом природы. Он знал только, что любит его, что оно дарует ему утешение и заставляет думать. Накануне падения Фалиндара, в те дни, когда он был любимцем дэгога, он приходил к этому дереву, срывал похожий на цитрус плод и, наслаждаясь его вкусом, любовался на волны, бьющиеся о скалы. В те беззаботные дни ему приходилось думать только об охране дэгога и скучных повседневных делах. Тарн и его революция навсегда изменили его жизнь, но дерево по-прежнему оставалось на своем месте и плодоносило. И по-прежнему заставляло Люсилера размышлять о тайнах жизни.

Сегодня это дерево было ему необходимо.

Люсилер просунул руку между колючими ветками и сорвал спелый красный плод. Ветка откачнулась обратно, вспугнув дрозда, и он шумно взлетел к небесам. Утро было теплое – хорошее утро, чтобы насладиться безмятежностью горы. Он сел на камень, свесив ноги с обрыва, и начал не спеша счищать кожуру с плода. В лицо ударил фонтанчик сока, и он улыбнулся.

Затем принялся вкушать терпкий сок, высасывая его из долек плода, и смотрел на спокойную воду. Над морской гладью в лазурном безоблачном небе парили чайки, занятые непрерывным поиском пищи. Ветерок доносил до него свежий запах соленой воды, лучи солнца ласково прикасались к лицу, навевая дремоту. Но сегодня Люсилер пришел к дереву не для того, чтобы спать. Он пришел поразмыслить – ему было неспокойно, даже отменная погода не поднимала настроения. Он предал друга – и чувство вины его убивало.

Прошло два дня с тех пор, как он последний раз разговаривал с Ричиусом. Тарн сообщил им обоим порознь о своем решении, и теперь Ричиусу тоже предстояло решить, что он будет делать дальше. Узнав о существовании своей дочери, он стал холодным и неприступным. Не выходил к столу, ни с кем не разговаривал, не отвечал на стук в дверь. Запершись у себя в комнате, брал еду, оставленную для него в коридоре, только когда слышал удаляющиеся шаги Люсилера. Они все о нем тревожились – даже Тарн, и никто не догадывался о том, что происходит за дверью его спальни.

«Бедный мой друг, – печально думал Люсилер. – Мне так жаль!»

И он действительно искренне стыдился отведенной ему роли, которую вынужден был сыграть. Он мысленно перебирал все события последних недель, разбирая свою тактику и отыскивая ошибки. Больше всего он сожалел о том, что послушался эту женщину. Дьяна была не права, скрыв от Ричиуса свою новость, – теперь Люсилер это ясно видел. Ему следовало сказать другу о ее беременности, как только они встретились на дороге Сакцен. Но Дьяна очень надеялась, что Ричиус вообще не поедет в Люсел-Лор. Она убедила Люсилера в том, что нет смысла рассказывать ему о ребенке, если он примет решение не возвращаться за ней. Это известие только разожжет его стремление приехать – а здесь для него ничего нет.

Люсилер хмурился, пережевывая мякоть плода. В тот момент эти доводы казались ему убедительными. А теперь Люсилер не сомневался, что Ричиус чувствует себя оскорбленным.

– Проклятие! – прошептал он.

Ему не следовало этого делать. Теперь он лишился друга – прекрасного, незаменимого друга. Загладить свою вину он не сможет – обман ничем нельзя стереть. В долине Дринг у них был кодекс чести, и, следуя ему, они спасали друг другу жизнь. Он нарушил этот кодекс. Ему будет очень не хватать Ричиуса.

И тут он услышал его, словно шепот морского ветерка. Люсилер повернул голову – Ричиус стоял всего в нескольких шагах от него. Его руки бессильно висели вдоль тела. Люсилер облизал липкие губы и помахал другу.

– Садись, – сказал он, когда тень Ричиуса упала ему на спину.

Тень помедлила несколько секунд, но потом зашевелилась. Ричиус небрежно сел на обрыв, спустив ноги, и мрачно уставился на горизонт.

– Почему ты мне не сказал?

Он не повернул лицо к Люсилеру, а задал свой вопрос ветру.

– Теперь я и сам толком не знаю, – пожал плечами Люсилер.

– Такой ответ меня не устраивает. Дьяна призналась, что просила тебя ничего мне не говорить. Это правда?

Триец кивнул.

– И ты ее послушался? Почему, Люсилер? Как ты мог скрыть от меня такое?

– Я уже сказал: не знаю. Она меня попросила, и я выполнил просьбу. Возможно, это было неправильно.

– Это было совершенно неправильно.

Люсилер повернулся к другу. Ричиус выглядел намного старше. Трехдневная щетина скрывала лицо, непричесанные волосы засалились. Одежда была сильно смята, а в глазах застыла печаль. Он сидел, сгорбленный, со скрещенными на животе руками, и рассеянно покачивался на ветру.

– Хорошо, – согласился Люсилер, – это было неправильно. И мне очень жаль. Я хотел сделать как лучше. Дьяна надеялась, что ты не вернешься, а если б я сказал тебе о ребенке, ты поехал бы обязательно.

– Но ты-то ведь знал, что я все равно поеду. Вы с Тарном все для этого сделали.

– Это не так. – Люсилер помотал головой. – Я никогда тебе не лгал.

Ричиус наконец повернулся и посмотрел ему в глаза.

– Правда? Я спросил тебя, отпустит ли Тарн Дьяну. Ты не дал мне ответа. Это ничем не лучше открытой лжи, Люсилер. Ты поселил во мне надежду, что он ее освободит. – Он уныло опустил голову. – И это ранит меня больнее всего. Я думал, мы друзья.

У Люсилера разрывалось сердце.

– Никогда в этом не сомневайся, – тихо сказал он. – Ты мне дорог, Ричиус. Но в тот момент мне казалось, что Дьяна права. И, возможно, так оно и было. Действительно ли это хорошо – знать, что у тебя есть ребенок, в жизни которого ты никогда не займешь никакого места? Мне это и правда приходило в голову. И я не хотел причинить тебе боль.