Танит Ли - Белая змея

С Могильной улицы можно было видеть океан, но не залив, который заслоняли шпили города. Гроза бушевала над гладью воды, мерцающей сполохами, однако дождь так и не пошел. До храма донесся слабый отзвук грома. Воздух стал плотным, как вода, и только молнии рассекали его.

Верховой скакун, на котором ехал капитан, забеспокоился. Зеебы его людей лягались и ржали. Сами же люди почесывались, чихали и ерзали в седлах.

Шалианские жрецы, среди которых не было шансарцев, только полукровки, казались безразличными и к электрическому напряжению ночи, и к тому, что делают. Они осмотрели тело в задней комнате.

В письменных указаниях, оставленных покойной, она требовала лишь омыть себя. Очистительный огонь она предпочла обычный, а не окрашенный и не пахнущий благовониями на висский лад. И никакого особого облачения — пусть ее хоронят в том платье, в котором она умерла. Пусть смерть увидит ее такой, какая она есть. Такова воля Анакир. Этими словами, если не чем-то иным, она обеспечила себе полное содействие.

Похороны тоже предполагались скромные, за час до восхода. Люди наместника, призванные обеспечивать безопасность, не рассчитывали, что за ее носилками пойдет кто-то, кроме них самих и жрецов.

Поэтому они были весьма удивлены, увидев мужчину, поднимающегося через рощу. Они еще не знали, что чуть погодя им придется удивиться во второй раз.

Чакор эм Корл обнаружил, что оказался в обществе Лидийца, после того, как почти три часа мерял шагами двор храма, ибо ему не хотелось находиться внутри. Ему не нравился образ Ашары, впрочем, как и Анакир — неважно, рыба или змея, но она пугала и оскорбляла юношу. Правда, на миг он подумал, что его мнение не вполне соответствует истине, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы он смог оставаться вблизи. Кроме того, он называл ее имена…

Сперва с ним были только солдаты. Они обыскали его на предмет чего-либо оскверняющего и рассеянно поинтересовались, что он тут делает. Терпение у них было коротким, зато языки — длинными, и вскоре в обмен на свое упорство Чакор услышал всю историю и всю путаницу догадок.

— Должен же идти за ее носилками хоть один порядочный человек! — упирался он.

— Да, мы знаем, что у тебя с ней ничего не было, — кивали они. — Не во время состязаний.

— Ты корл-колесничий, — произнес подошедший капитан. — Тот, кто почти умер. Только это ложь. Взгляни на себя. Какая-то легкая рана, я видел такое раньше — кровь, и ничего более. Тебя исцелила эта ведьма, да?

— Да, — ответил он и задрожал.

— Что ж, — усмехнулся капитан, — если ты хотел отблагодарить ее, как подобает в Застис, то проиграл в третий раз.

Они спрашивали, зачем он здесь, но Чакор и сам не знал этого. Дрожа от гнева, он не мог понять, что это значит. Разносящуюся вокруг похоронную песнь он тоже не разобрал, как-то пропустив даже ее имя, а может быть, и не желая его узнавать.

Так или иначе, был ли он всего лишь легко ранен или тут крылось нечто иное, но стражи явно не хотели обидеть его и позволили ему пройти в храм. Корл нашел жреца — шансарцы держались мужского начала, в отличие от канона Равнин, который был смешанным, женским и мужским, признавая жриц определенного назначения. Жрец оказался смуглым полукровкой.

Чакор осведомился о времени погребения. В самом деле, о чем еще он мог спросить? Он не решался подойти ближе к ее телу, даже если бы ему позволили. Видел ли он ее как следует живой? Эта белизна, словно не лица, а черепа, и прикосновение руки света…

Во дворе стоял небольшой алтарь, совершенно лишенный каких-либо изображений — лишь пламя, полыхающее в стеклянной чаше. Оно вздымалось очень ровно и спокойно. Чакор обошел вокруг него, затем опустился на скамью и провалился в сон, пока некий шум со стороны солдат не разбудил его. Тогда он поднялся и снова стал бродить.

Когда кто-то вошел во двор у него за спиной, Чакор решил, что жрец пришел предупредить его о начале шествия или о необходимости уйти и ждать в роще. Он обернулся, чувствуя, как нарастает в нем раздражение, и увидел меж двух колонн Лидийца, наблюдающего за ним и спокойного, как пламя на алтаре.

В этот миг каждый из них, казалось, пытался понять, что делает здесь другой. Но ни один не произнес ни слова и не усомнился в правах второго.

Лидиец кивнул ему, словно человеку, с которым обменялся несколькими незначащими фразами на каком-то званом ужине. Подойдя к скамье, он плавным движением опустился на нее и замер, невыразительный и прекрасный, как резная статуя, присыпанная золотом и зачем-то облаченная в хороший простой плащ.

«Этот человек убил меня. А здесь лежит тело той, что вернула меня к жизни», — подумал Чакор и громко рассмеялся, что по меркам Корла было неуважением к обряду. Подумав об этом, он рассмеялся еще сильнее. Затем у него в голове пронеслось: «А нашему герою тоже нет дела до шалианской богини».

Отсмеявшись, Чакор ушел ждать в циббовую рощу, встав на некотором расстоянии от солдат.

Статуя Ашары привлекла внимание Регера лишь на несколько мгновений. Он часто видел изображения богов в городских храмах: Рорн с гривой черных морских волн, Зардук, в животе которого горел огонь, и Дайгот у входа на стадион — воин с мечом в руке и победой на челе. Изредка на рынке ему случалось пройти мимо маленьких изображения Ашары-Анак. Он помнил форму статуи, и здесь была именно она, только где-то на локоть выше его. Ее белая кожа выглядела ненастоящей. Ее волосы были желто-золотыми, а глаза — двумя дисками из цитрина. Восемь рук делали ее плечи неестественно широкими. Ее рыбий хвост происходил из Шансара, но был покрыт узором, подобным змеиной чешуе, и густо усажен драгоценными камнями. Должно быть, она стоила несколько мешков монет. На свой лад она была даже красива. Но Регер не мог признать, что она — само Сущее, как идолы его расы, всегда скопированные с мужчин или женщин.

Ашара-Анак даже отдаленно не напоминала Аз’тиру.

Она не сообщила ему, когда будут ее похороны, поэтому он прогулялся через весь город к шалианскому храму и выяснил это там. Затем, поскольку у него еще оставалась масса времени, он вернулся на стадион, чтобы вычистить и накормить упряжку хиддраксов и усиленно потренироваться в одиночестве. Его рука работала превосходно. Рана затянулась и теперь выглядела как десятидневный рубец здорового темного цвета. Регер не стал показывать ее хирургу со стадиона, который мог понять, что все зажило слишком быстро. Сегодня утром надежный человек с улицы Мечей без лишних вопросов снял ему шов.

Похоже, обладания ею хватило, чтобы исцелиться. Хватило ее очарования, ее любви. Но в отличие от корла, у Регера, похоже, останется шрам. В память о ней.

Увидев Чакора в храмовом дворе, Регер понял, почему тот здесь, но не выразил удивления неожиданной компанией, как этот мальчишка. Когда корл засмеялся, Регер, припомнив гонки колесниц, подумал: «Он делает так, когда чувствует уверенность в сердце сомнения. В чем же он уверен?» Там, на арене, корл видел, как меч превратился в змею. Забыл ли он это? Или вспомнил? И не над этим ли он смеется?