Миллер Лау - Талискер

Корвус изучал ее из-под прикрытых век.

— Ты можешь сделать для меня только одно, сестра, и отказываешься.

Фирр двинулась к брату, но остановилась. Обычно ей и в голову не пришло бы опасаться; теперь богиня зла поняла, что безграничное доверие — на самом деле слабость. Корвус был черной овцой в стаде, и Фирр пришлось признать то, что она не осмеливалась сказать себе даже в мыслях, — правильно его сковали. И все же, рассматривая знакомое лицо, скривившееся в презрительной усмешке, она разрывалась между отвращением, ненавистью и темной любовью к Королю-Ворону.

— Я не займу твое место, Корвус! Ты никогда не вернулся бы, а я осталась бы здесь навсегда. Ты не выпустил бы меня.

Он даже не попытался отрицать. Фирр впилась ногтями в ладони.

— Я убью Талискера. На сей раз я принесу тебе его голову, чтобы не произошло ошибки и феины не смогли исцелить его.

— В том нет нужды, — небрежно бросил Корвус. — Я обо всем позаботился и послал туда бултари.

— Тогда я убью и их тоже, — отрезала поверженная воительница. — Убью всех и принесу тебе мой дар.

Она развернулась и вышла.

Корвус промолчал, глядя, как она ухватилась за дверную раму, чтобы не упасть. Ему нравилось ее упорство — в сестре он видел свое отражение, Но Фирр была права в одном — стоило последней складке ее одежды скрыться за дверью, как он уже скучал по ней.

Все вокруг было прекрасно — и эта красота обрекала их на гибель. Снег покрывал землю ослепительно белым покрывалом. Талискер и Малки не могли идти дальше, а оба понимали, что остановиться — значит замерзнуть насмерть. Они не прижимались друг к другу в поисках тепла, потому что Малки не мог согреть никого. Он и погибал-то лишь потому, что его существование было неразрывно связано с жизнью друга.

Гибель им нес лютый холод, а не снег — будь его побольше, путники могли бы соорудить для себя домик, но на камнях и промерзшей земле у подножия Синих гор лежал лишь тонкий слой. А как они надеялись, что отыщут приют!

Друзья поняли, что их ждет, когда после полудня резко похолодало, а Малки уронил одеяла в реку, которую они переходили. Высушить их было невозможно.

— Малки, — прикрыв глаза, пробормотал Талискер стынущими губами, — ты хороший друг, я хочу сказать… самый лучший…

Ответа не последовало, и Дункан снова открыл глаза. Жестокие белые хлопья падали на горца, оставаясь на его одежде и даже лице, будто тот неожиданно обратился в камень. Рыжая борода и белая как мел кожа казались частью окружающего мира. Его глаза были закрыты.

— Малки?

Дункан оглядел пустошь и увидел, как к ним приближается какой-то темный силуэт. Ему захотелось вскочить, но тело не слушалось. Он безразлично смотрел на крупное животное размером с лошадь… Может быть, медведь…

— Тайнэ? — Это была последняя связная мысль, а потом его душу объяла тьма.

Он бывал здесь и раньше. Хотя как можно узнать безликую черную пустоту? Ноги и руки горят — кровь снова течет по венам. Дункан испытывает страх. Смерть не может быть такой — тихой, коварно подкравшейся со спины и медленно пьющей жизнь. Это неправильно. Здесь должны быть другие люди…

— Малки? — зовет он.

Голос не отзывается эхом — ею поглощает пустота. Глянув на себя, Талискер понимает, что на нем уже не плащ и килт, а джинсы, свитер и темно-синяя куртка. Значит, в смерти он ближе к своему миру. Спина и ноги еще чувствуют холод камней. Должно быть, тело лежит в предгорьях, и его медленно засыпает снег.

— Малки, помоги мне. — Он боится умирать. Боится умирать в одиночестве.

Неожиданно его окружили звуки, запахи, ощущения… Реальность подействовала как электрошок. Талискер вздрогнул и несколько раз моргнул — глаза привыкали к яркому свету.

— Вы готовы заказывать? — Рядом с ним, любезно улыбаясь, стояла девушка. Он недоуменно посмотрел на нее, а потом осознал, где находится. На лице официантки красовались очки с толстыми стеклами, и она часто моргала, глядя на странного посетителя и ожидая ответа.

— Э-э… не совсем. Я жду кое-кого. Можно пока пива?

— Конечно, сэр. Бутылочного или разливного?

— Что?.. Ах да. Пожалуйста, бутылку «Будвайзера».

Официантка ушла, и Талискер оглядел пиццерию — возле этого заведения на Хай-стрит они с Чаплином подрались. Если прислушаться, сквозь шум машин можно было различить звуки поездов, подъезжающих к станции Уэйверли.

Талискер повернулся к окну, выходящему к церкви, и прижался к стеклу. Снаружи было темно. Сколько дней прошло с его бегства в Данбар? В этом мире Дункан, похоже, сбежал от демона. А тот остался цел. Почему же он вернулся в город? Логичнее было бы продолжить путь на юг.

На другой стороне улицы показался кто-то знакомый, но кто, Талискер не успел разглядеть — человек скрылся в толпе.

— Ваше пиво, сэр. — Официантка вернулась, положила подставку, затем поставила бутылку и стакан. — Будете заказывать или все еще ждете?

Талискер нахмурился, не понимая вопрос.

— Вашего друга.

— Ладно, сделаю заказ, а он пусть сам разбирается. Большую пиццу и салатик.

— Хорошо. — Девушка ушла и быстро вернулась с маленькой тарелкой. — Это для вашего салата, — терпеливо объяснила она, как пятилетнему. — Вы можете наполнить ее сами.

— Спасибо. — Талискер снова стал глядеть на улицу, высматривая знакомое лицо. Магазины закрывались. Должно быть, около десяти часов вечера.

— Дунки, ты не мог отыскать местечко, где еще больше народу? Скажем, прямо посреди гребаной улицы, а?

Талискер едва не подпрыгнул, услышав голос, но моментально понял, кто это, даже до того, как обернулся — Чарли Генрэтти, или просто Рэтти [3], с которым он некогда делил камеру.

Чаплин вернулся в Эдинбург во сне. Он, Улла и Макпьялута разбили лагерь в глубине леса Ор Коиль. Похолодало, но от снега их защищали деревья. Макпьялута сторожил первым. Алессандро залез под одеяло из овечьей шкуры, радуясь его теплу.

— Спокойной ночи, — пробормотал он Улле и тихонько уснул.

Разбудил его звон цимбал. Гремел оркестр. Сердце Чаплина забилось, он никак не мог понять, что происходит. Переведя взгляд на кончики ботинок, Алессандро несколько раз глубоко вздохнул. Потом он узнал музыку — «Кармен», его самая нелюбимая опера. Однажды они ходили на нее с Дианой, и ей очень понравилось. Чаплин посмотрел на сцену, все еще не оправившись от шока перемещения — цвета казались слишком яркими. Глаза у него заныли, и он тихонько застонал.

Кто-то положил ему руку на колено.

— Скоро он выйдет. Здорово, правда?

Это была Беатрис — с собранными наверх, как у греческой статуи, волосами, удивительно красивая в вечернем платье. Сандро и не замечал раньше, какая у нее изящная шея, а теперь ее стройность подчеркивало жемчужное колье. Неужели у них свидание? Конечно, нет. И о ком она говорит?