Антон Антонов - Колдовские ворота

В самом начале беседы ему предложили:

— Если хотите, мы можем говорить по-английски или вызвать переводчика.

Но Барабин успел уже привыкнуть к языку друидов, который по совместительству служил языком межнационального общения в королевстве Баргаут, и оба предложения отверг.

В бою и в любви язык постигается особенно быстро, а за время, проведенное Романом в Баргауте и его окрестностях, того и другого хватало с лихвой.

К тому же Роман понял так, что переводчика придется искать и ждать, а он хотел как можно скорее разобраться в том, куда же он все-таки попал и как это понимать.

Однако первая же фраза по делу немедленно поставила его в тупик. Слов «регрессиве креатуре ойекуменес» Роман в Баргауте не слышал.

— Чего регрессивного? — переспросил он, и ответил ему другой участник беседы, возрастом постарше.

Всего их было пять человек, и находились они в комнате без окон, которую Барабин сразу окрестил «кают-компанией». Диваны вдоль стен, квадратный столик посередине, компьютер в нише напротив входа.

Даже и не подумаешь, что комната эта встроена в древесную пещеру.

— Регрессивное мироустройство — это создание первобытных и варварских миров, уровень развития которых не превышает 1000 григорианских единиц, — сказал старший из присутствующих.

— Каких единиц?

— Григорианских. Они соответствуют годам истории Земли. Уровень развития ниже минус 5000 единиц — первобытный. Ниже плюс 1000 — варварский. А выше 2000, например — постиндустриальный.

— С первобытными планетами проще, — включилась в разговор единственная в кают-компании девушка. — Есть закон регресса малых групп. Любая группа из нескольких десятков или сотен человек, оказавшись в изоляции без поддержки извне, дичает уже в нулевом поколении или в крайнем случае в первом. И превращается в первобытное племя или распадается на несколько племен. Но если первопоселенцев будет больше тысячи, ситуация может развиваться непредсказуемо.

— Водораздел лежит в районе от одной до десяти тысяч человек. Если первопоселенцев меньше, развитие скорее всего пойдет по первобытному пути, а если больше — то по варварскому, — уточнил старший. — Но гарантий никаких нет. Были случаи, когда десятимиллионный контингент дичал до первобытного состояния или наоборот, воссоздавал в полном объеме индустриальную цивилизацию.

— Иными словами, формирование варварского мира нельзя пускать на самотек. Особенно если заказчик задает конкретные параметры, — добавил еще один собеседник, человек лет тридцати пяти с интеллигентной бородкой и в очках.

Из всего сказанного Барабин хорошо понял только одно — что у этих ребят очень своеобразный бизнес.

Если он ничего не напутал при переводе сложных понятий с чужого языка, то получается, что корпорация «Дендро Этерна» создает цивилизации на заказ. И особым спросом пользуются варварские миры наподобие Аркса — планеты, откуда его столь бесцеремонно вырвала молния Вечного Древа.

— Очень интересно, — произнес Барабин вслух. — И кто у нас заказчик?

— Контрагенты Брейна, — ответил тот, что был в очках, с таким видом, как будто это все объясняет.

Барабин уже слышал раньше слово «контрагент» и знал, что означает «брейн» по-английски, однако эти два слова вместе повергли его в недоумение. И это настолько явно отразилось на его лице, что старший из присутствующих счел нужным пояснить:

— Мегаплант, внутри которого мы сейчас находимся, упрощенно можно назвать разумным растением. А Брейн — это его разум.

— Мозг? — спросил Барабин, ориентируясь на свое знание английского.

— Мозга как такового у него нет. Разум рассредоточен по всему мегапланту. Дендроид, черенки и оболочки планетосфер пронизаны нейрокомпьютерной сетью.

Дендроид, черенки и оболочки планетосфер.

Черенки.

Барабина уже давно начали посещать догадки, что странная космогония, о которой ему рассказывали баргауты, может оказаться вовсе не такой уж бредовой.

И теперь наступил момент, когда догадки можно было проверить.

— Так у вас тут что, планеты и правда растут на ветках, как груши? — спросил Роман.

— Скорее, как ягоды на лианах, — ответил старший. — Дендроид не похож на дерево. Он состоит из ветвящихся нитей. Но как символ дерево подходит больше. Наш мегаплант — настоящее древо мира. Растение, из семян которого вырастает Вселенная.

Тут Барабин замотал головой и прервал собеседника возгласом:

— Стоп! Все равно не понимаю. Какие семена? Как вырастает?

— Ну, это я слишком образно выразился, — сказал старший. — Планетосферы действительно можно считать плодами мегапланта. Только вместо семян в них — планетные системы. В миросферах обязательно есть планеты, пригодные для посева жизни и для обитания людей. В стеллосферах — астрономические объекты, непригодные для заселения. Звезды-гиганты и карлики, двойные, кратные, пульсирующие, черные дыры, туманности и тому подобное. А в гелиосферах — копии Солнечной системы.

— Что?! — подскочил Барабин.

— Копии Солнечной системы, — повторил старший из присутствующих. — Включая Землю, разумеется. Со всем населением и цивилизацией по состоянию на 1 января 1984 года в полночь на линии перемены дат.

Привыкнуть к тому, что Земля, где ты родился — это не единственный и неповторимый мир, существующий пять миллиардов лет, а всего лишь один из его дубликатов, которому от роду меньше двух десятилетий, было трудно. Гораздо труднее, чем привыкнуть к жизни на варварской планете с ее рабами, колдовством и поединками на мечах.

В первый момент Барабину показалось, что его все-таки дурят. Особенно когда ему не смогли сказать, сколько же этих дубликатов всего.

— Брейн такую информацию не дает, — сказал бородатый очкарик по имени Генрих. — А независимые оценки разнятся на несколько порядков.

И он поведал о том, что мегаплант, который на языке друидов зовется Гиантреем — далеко не единственный. У него есть прародитель под названием Генетрикс, о котором мало что известно, поскольку он остался в другой вселенной.

Есть, однако, сведения, что у Генетрикса была всего одна гелиосфера. И Земля, соответственно, тоже одна.

Его потомки, рассеянные по разным пространствам, число которых бесконечно, устроены более сложно.

В Гиантрее, например, гелиосферы могут отделяться от черенка, и на месте разрыва отрастают за год два новых черенка с двумя новыми гелиосферами.

Если отрывать гелиосферы сразу после созревания, то их число может удваиваться ежегодно. А Гиантрею скоро исполнится тысяча лет.

Два в тысячной степени — это число, в котором триста знаков. Но на самом деле цифры не такие умопомрачительные.

Гелиосферы ведь нужны не для того, чтобы срывать их с ветки, едва они созреют. А для того, чтобы брать из них людей и заселять ими и их потомками планеты в миросферах.