Джулия Джонс - Крепость Серого Льда

Копье прошло рядом с его коленом, и Горожанка зарычала.

— Эй, возница! — крикнул стражник. — Этот человек с тобой?

— Нету со мной никого, — ответил возница, и копье кольнуло Кропа в затылок.

— А ну слезай. Заодно можешь сказать, что за дело у тебя в крепости.

Так и знал, что ты все запорешь. Кроп, подняв руки, медленно повернулся лицом к красному плащу. Уши у него горели, и он не мог придумать, что бы такое сказать.

К стражнику подошли еще двое, тоже с копьями. Кроп спрыгнул на землю. Зеваки притихли, предчувствуя забаву. Возница оглядывался назад.

— В тюрьме ночевать хочешь? — спросил первый стражник.

Кроп потряс головой.

— Он пришел попытать счастья с невестой! — подал голос кто-то в толпе, и все дружно зареготали.

— А что ж, он с виду не хуже Ножа будет! — крикнул женский голос.

У Кропа покраснела шея.

— Ну, хватит! — гаркнул красный плащ — и, обращаясь к Кропу: — Говори, чего тебе надо?

— Свадьба. Хотел поглядеть.

— Тут ты малость опоздал. Свадьба была утром, а теперь они пируют.

В крепости громко затрубили рога. Кроп вместе со всеми прочими поднял глаза и увидел на стене разнаряженных герольдов. На четырехугольной, самой ближней от ворот башне плясали свет и тени от факелов. На середине ее высоты был балкон, убранный шелковым стягом с изображением устрашающей красной птицы на серебряном поле. Двое герольдов, выйдя туда, протрубили в фанфары и расступились. Миг спустя на балконе появились мужчина и женщина, при виде которых зеваки принялись вопить и топать ногами.

Платье женщины из жесткого красного шелка сверкало от бриллиантов — Кроп даже издали видел, что они настоящие. Бледная и черноволосая, она ни разу не улыбнулась. Мужчина рядом с ней казался громадным, и когда он взял ее за руку, Кропу на его месте представился волк, пожирающий цыпленка. У него недоставало одного глаза, и он ничем не прикрывал своего изъяна.

Пара явно чувствовала себя неловко, стоя вот так на виду у толпы. Потом на балкон вышел еще один человек — и у Кропа перехватило дыхание.

Это был тот самый, бледноглазый, забравший его хозяина. Восемнадцать лет прошло, но Кроп узнал его с той же уверенностью, как если бы видел его каждый день. Похититель хозяина. Враг. Человек, бросивший Кропа умирать в горах.

При виде бледноглазого толпа сызнова подняла крик. Он был одет скромно, но богато в мягкую замшу серых и темно-красных тонов, с золотым окаймлением. В руках он держал парчовый мешочек, чей вес, явно немалый, вызывал в толпе бурное ликование. Бледноглазый улыбался, не показывая, однако, зубов. Он обвел взглядом толпу, и Кроп почти бессознательно отступил в тень от воза. Бледноглазый, заметив это перемещение, взглянул в его сторону и отвернулся.

Замешкавшись на мгновение, он поцеловал невесту в губы, и парчовый мешочек перешел к ней. Теперь, когда муж больше не держал ее за руку, она как будто стала не такой бледной. Развязав мешочек, она запустила туда руку, и толпа затянула нараспев:

— Не скупись, молодая, брось нам зернышек!

Она кинула в толпу пригоршню золота. По плечам Кропа застучало что-то наподобие града, и под ноги ему упал крошечный слиток в виде пшеничного зерна. Толпа хлынула вперед, красные плащи закричали, и Кропа стали толкать со всех сторон.

Когда он снова посмотрел вверх, бледноглазый уже ушел. Молодая бросила вниз еще горсть золотого зерна и удалилась в башню вместе со своим мужем.

Кроп постоял еще немного, глядя на покинутое бледноглазым место. Красный плащ, который его допрашивал, махнул копьем: убирайся, мол, прочь. Теперь, когда началась свалка из-за золота, ему стало не до Кропа. Кроп свистнул Горожанку и очень волновался, пока она не прибежала. Снова спрятав ее за пазуху на всякий случай, он пригнул голову и начал осторожно пробираться через толпу.

Приди ко мне, велел хозяин, и теперь Кропу оставалось только придумать, как это сделать.

Трупик ребенка положили на доску, и женщины обмыли его водкой. Мать стояла поодаль — молоко пропитало сорочку у нее на груди. Какой-то Увечный, ежась под клубящимся снегом, смазывал вороток, приделанный к краю скалы.

Райф, стоя радом с Адди Ганом, смотрел на Траггиса Крота. Атаман, отогнав женщин легким движением руки, опустился около доски на колени. Младенцу уже удалили глаза и зашили веки черной нитью. Атаман провел пальцами по золотистому пушку у него на головке и взял колпачок. Траггис был мрачен. Райф видел сбоку, как врезалась ему в висок кожаная тесемка, удерживающая на месте деревянный нос.

В шерстяной колпачок были вшиты стеклянные бусинки, продырявленные монеты и сухие стебельки цветков-недотрог. Когда атаман надвинул его на голову ребенка, все крутом притихли. Траггис кивнул человеку у ворота, и женщины подняли вой. У Райфа волосы поднялись дыбом. Он никогда бы не поверил, что люди способны издавать такие звуки: могло показаться, будто ветер продувает их насквозь и выходит из их разверстых ртов.

Увечный по знаку Траггиса начал крутить вороток, опуская доску с мертвым младенцем в Ров.

Мать стояла не шевелясь. Она была уже немолода, и Адди шепнул, что этот ребенок скорее всего у нее последний. Какой-то мальчуган подал Траггису зажженный факел. Этим утром ветер принес в Ров белые снеговые облака. Снежинки плясали в идущих из пропасти воздушных потоках и шипели, попадая в пламя.

— Бедняга, — промолвил, склонив голову, Адди. — От рождения увечный, не жилец на этом свете.

Траггис поднес факел к веревке, на которой держалась доска. Желтый огонь охватил ее, пожирая тугие волокна одно за другим. Увечный продолжал крутить ворот, и горящий кусок веревки скрылся из глаз. Причитания женщин стали еще страшнее, и наконец ослабшая веревка скакнула вверх.

Мать подалась вперед одновременно с ее движением. Женщины, повинуясь окрику Траггиса, удержали ее. Атаман отвернулся, и их с Райфом взгляды пересеклись. Черные глаза Траггиса смотрели с такой силой, что Райф чуть не попятился прочь. Тот, кто причинит нам вред, умрет, сказали они — и ушли в сторону.

Райф перевел дух. Толпа понемногу расходилась. Человек у ворота выбрал веревку и обрезал ножом обгоревший конец. Маленькая старушонка, почти карлица, увела куда-то мать. На верхней террасе жарили ягненка, и манящий аромат шел вниз.

— Один из наших, — сказал Адди — как послышалось Райфу, с гордостью.

Райф заставил себя кивнуть. Набег прошел успешно: три овцы, две из них суягные, новорожденный ягненок, старый, но годный на мясо баран, а еще зерно, топленый лосиный жир, соль, конина, сыры, две дюжины кур и бочонок с молодой брагой.

Мертворожденный управлял ими железной рукой. Жителей деревни на время грабежа он согнал в овечью кошару. Некоторые из кланников были ранены, один погиб: Райф сам видел, как Линден Мади сшиб конем пожилого, взявшегося за топор дхунита. Тот вздумал сплотить односельчан и оказать сопротивление захватчикам, полагая, видимо, что Увечные на своих пони не устоят против кланников на больших конях. Он не учел того, что во Рву крупные лошади никакой цены не имеют. На них нельзя переправиться через висячий мост, они непривычны к высотам и каменистый тропам, а прокормить их и вовсе немыслимое дело. Горные Пони, которые щиплют траву на скалах и довольствуются горсточкой овса, подходили Увечным как нельзя лучше.