Джулия Джонс - Крепость Серого Льда

— О боги! Ты последил бы за своим зверем! — крикнул он отцу.

Вайло невозмутимо смотрел на сына. Пенго уже за тридцать, он могуч, лицо у него красное, потому что он пьет много пива, а глаза как у матери. За собой он, как обычно, не следит: косы у него засалены, и к ним прилипли клочки конского волоса. Доспехов он не надел, но его шипастый, налитый свинцом молот висит на цепях за спиной. Отдалившись на безопасное расстояние от коня Вайло, он спросил, мотнув головой в сторону Клаффа:

— Полагаю, что он уже рассказал тебе о новостях из Бладда?

— Кое о чем рассказал. — Вайло сунул в рот кубик черной жвачки. Не любит он своих сыновей — какой же из него отец после этого? Другие мужчины, он знал, смотрят на своих сыновей с гордостью и чувствуют привязанность к ним, а он, Вайло, видит только семерых мужиков, которые всю жизнь тянут из него соки и никак не насытятся. Он подождал, пока не подъехали Гангарик с Траго, и добавил: — Клафф рассказал достаточно, чтобы кровь у меня застыла в жилах. Касс уверен, что напавшие были дхунитами?

Гангарик, третий сын и единственный топорщик из семерых, осадил коня так, что комья грязи полетели из-под копыт.

— Дхуниты, точно. Рожи расписаны, как у дикарей, и сталь голубая.

Пенго, ярясь, махнул кулаком в сторону круглого дома.

— Мы отомстим. Если Скиннер Дхун думает, что...

— Это был не Скиннер, — тихо промолвил Клафф. — Это его племянник, Робби Дхун.

Пенго метнул на него яростный взгляд, озлившись за то, что его прервали. Он посмотрел на своих братьев, призывая их в союзники, но они держали язык за зубами. Клафф держался спокойно, отчего Пенго взбесился еще больше и наконец не выдержал:

— Ступай обратно в круглый дом, бастард. Это дело Бладдов, а не твое.

— Сын, — с обманчивым спокойствием произнес Вайло, — раз уж мы отсылаем в круглый дом всех бастардов, то я, пожалуй, отправлюсь вместе с Сухим, а вы с братьями оставайтесь и подеритесь друг с дружкой.

Пенго побагровел — не от стыда, а от гнева, которому не осмеливался дать волю. Гангарик, строивший из себя Полу-Бладда в память о своем прадеде и носивший ондатровый воротник на манер полубладдийских топорщиков, смотрел на отца с откровенным осуждением. Только у Траго, пятого сына, вылитого Гуллита Бладда, хватило совести устыдиться. Да, Траго, да, твой отец бастард. Кто же ты после этого?

Вайло выплюнул жвачку — вкус подгоревшего сыра стал вдруг противен ему. Обычно он не задерживался мыслью на недостатках своих сыновей — ничего хорошего, кроме сжатия в груди, из этого не выходило, — но сегодня ему трудно было совладать со своими чувствами. Он отвернулся и постарался успокоиться. В круглом доме зажигали факелы, и окна в толстых стенах загорались оранжевым светом. Солнце село, и полная луна взошла над озером, подняв бегущую на запад рябь. Вайло подставил лицо вечернему бризу и через некоторое время спросил:

— Есть еще что-нибудь, что мне следует знать об этом набеге?

Позади заскрипела кожа — это сыновья ерзали в седлах. Клафф подошел к вождю и тихо сказал:

— Они привели ломовых лошадей и снесли голубую хибарку.

Вот оно, значит, как. Вайло зажмурился. Этот набег задумывался не сгоряча. Робби Дхун ехал в Бладд с определенной целью: снести постройку, воздвигнутую из обломков похищенного Дхунского Камня. Не важно, что на самом деле домик сложили из купленной в карьере щебенки и что настоящий Дхунский Камень лежит на дне вот этого самого озера. Об этом никто не знает, кроме полусотни бладдийцев, укравших его, — и половины из них уже и в живых-то нет. Все это не важно, а важно то, что Робби Дан Дхун потешил дхунскую гордость. У него пока недостает людей для настоящих боевых действий, но скоро все переменится. Когда все услышат о подвиге Робби, почва под Скиннером заколеблется. Мало кто из кланников устоит перед человеком, способным на столь отчаянную доблесть. Кому, как не Вайло, знать — он потому-то и украл у дхунитов их проклятый камень. Кланники любят тех, у кого крепкие зубы. У Робби Дхуна они в полном порядке, а у Скиннера нет.

Все так, как говорил Ангус Лок. Золотой мальчик прочит себя в короли. Ангус предупреждал насчет Робби Дхуна, а Вайло его не послушал. Вождь вдруг ощутил сильное чувство собственности к той самой земле, о которой только что думал с такой нелюбовью. Пусть он не любит Дхун — обратно он его не отдаст. Он Собачий Вождь, и если уж он во что-то вцепился, то уже не выпустит. Сперва придется его убить.

Повернувшись лицом к сыновьям, он сказал:

— Нельзя, чтобы нас снова застали врасплох.

Гангарик кивнул большой, наполовину обритой головой.

Настоящий топорщик, сильный и уверенный, в тяжелом багровом плаще, и кожаная перевязь на груди туго натянута под тяжестью топора. Траго, названный в честь прадеда, но наименее волевой из троих, выразил полную готовность вслед за Гангариком. Пенго, глядя Вайло прямо в глаза, поглаживал рукой без перчатки лошадиную гриву.

— Мы ждем твоих приказаний, отец.

Вайло, оставив без внимания его надменный тон, стал так, чтобы Клафф Сухая Корка тоже вошел в круг.

— Надо усилить бдительность. Дхун, вдохновленный успехом у дома Бладда, захочет большего. Скоро они нанесут новый удар. Робби не терпится создать себе имя и переманить к себе дядиных людей.

— Я бы скорее сказал, что ему нужен дом Бладда, — вставил Пенго. — Мы захватили его родовое гнездо, а он рвется захватить наше.

Вайло нетерпеливо мотнул головой.

— Робби вовсе не собирался брать дом Бладда. У него слишком мало людей для такого дела. Священную рощу он, конечно, подпалил с удовольствием, но целью его набега был скорее Дхун, нежели Бладд. Эта вылазка — послание дхунским воинам в Гнаше. «Бросайте Скиннера и переходите ко мне. Он стар и действует по-стариковски, и зубы у него не те, чтобы отвоевать Дхун».

Пенго скривился, отчего белый шрам на щеке, заработанный им при падении в одну из ловушек дома Визи, стал особенно заметен.

— Если ты с такой легкостью разгадываешь мысли дхунитов, почему ты не усилил оборону нашего круглого дома?

Полуволк, расслышав в голосе Пенго вызов своему хозяину, тихо зарычал из сухих камышей, Вайло же усмотрел в чертах сына нечто знакомое и тревожное.

— Сойди-ка с коня, — рявкнул он. — Я твой вождь, а ты смеешь говорить со мной свысока, точно какой-нибудь городской магнат. Я командую этим кланом тридцать пять лет и не припомню, чтобы ты за эти годы сделал хоть что-нибудь путное.

Пенго раздул ноздри, и в глазах его вспыхнул огонь, но братья и тут не поддержали его, сделав вид, что унимают своих норовистых коней. Пенго дернул за поводья, запрокинув назад голову жеребца.

— Если ты сейчас уедешь, — предупредил его Вайло, — нам придется обойтись без твоего голоса. — Вождь понимал, что совершает ошибку: не оставляя человеку никакого выбора, ты либо теряешь его, либо унижаешь; но черты покойной жены, проступившие на лице Пенго, порождали в нем гнев и мешали мыслить здраво.