Елизавета Дворецкая - Колодец старого волхва

Медвянка слушала его и верила, что теперь Явор обязательно будет жить, станет еще сильнее и крепче прежнего, — ведь Макошь и Велес, Вода и Утренняя Заря передали ему часть своих сил.

Окончив заговор, Обережа взял у девушки из рук горшок, склонился к нему, всматриваясь в воду, потом обратил к ней ухо и прислушался к чему-то.

Затаив дыхание, Медвянка с волнением ждала, что скажет волхву Заревая Вода.

— Как дала Мать-Вода ему жизнь заново, дает она и имя новое, — сказал Обережа. — Был он меж мирами и назад воротился, потому и новое имя ему — Межамир.

Медвянка ничего не сказала, боясь неловким словом помешать волшебству Воды и Зари. Не только Явор, но и сама она, все вокруг казалось ей обновленным, родившимся заново. Никто из видевших источники живой и мертвой воды не будет больше таким же, как был.

Мудрость и умение волхва не дали Явору умереть, но он потерял много крови и был очень слаб, не мог шевельнуть ни головой, ни плечом. Первый день после поединка он пролежал не то во сне, не то в беспамятстве. Смутно, тяжело ему грезилось, что он пробирается через густой темный лес и огромные деревья с дремучими кронами глухо шумят высоко-высоко над его головой. Вот они немного расступаются, впереди встает высокая гора, а на ней сияет золотом огромный дом — Перунов Ирий. Это цель его пути, там собираются все воины, с честью павшие в битвах. Но идти тяжело, каждый шаг дается с трудом, на ногах словно каменные сапоги — как же ему подняться на эту гору?

Вдруг раздается глухой, раскатистый удар грома, и перед Явором встает воин огромного роста, в черной кольчуге. Густые волосы его черны, как клубящиеся грозовые тучи, глаза темно-голубые, как небо, борода золотая, и в ней дремлют молнии. Это сам Перун, бог-Громовик, и золотое копье в его руках упирается концом в землю под ногами Явора: стой.

«Где твой ворог? » — раздельно спрашивает бог, не открывая рта, но голос его гулко гремит по миру, отражается от краев небесного свода и проникает в самую глубину сердца. «На земле, в печенежском стане», — хочет ответить Явор, но не может, язык не слушается. «Принеси мне его голову, тогда войдешь, — говорит Громовик. — Возвращайся и окончи свои дела на земле».

Перун бьет концом копья в землю, и перед Явором открываются два источника. Вода Жизни и Смерти, дорога в мир живых и в мир мертвых. Он тянется к ним, но его руки и ноги тяжелы и слабы, он не хозяин своему телу. Чьи-то руки… лебединые белые крылья плещут воду ему в лицо; сначала она теплая, мягкая, усыпляет, отнимает память о боли; потом холодные, острые капли дождем осыпают Явора, будят сознание. «Возвращайся и заверши то, что не завершил! — повторяют несколько голосов то ближе, то дальше, будто из-за леса. — Ты не войдешь в Небесный Мир раньше своего врага. Только после него».

На второй день Явор стал изредка приходить в себя. Над собой он видел не шумящие деревья темного леса и не золотые щиты Перунова Ирья, а знакомые бревенчатые стены — когда-то очень давно, много лет назад, он уже видел их. Значит, он на земле. И не Отец Сварог склоняется над ним с куском полотна или горьким отваром в ковшике, а волхв Обережа. Но без помощи богов не обошлось: невидимая могучая сила, как тепло от огня, текла с коричневых от загара и времени рук Обережи, переливалась в Явора, оживляла его кровь и укрепляла члены. Казалось, исцеляли не травы и не заговоры, а само присутствие Обережи. В нем заключалась часть животворящей силы самой Матери-Земли, и старый волхв щедро делился ею.

Впервые встретив взгляд склонившейся над ним Медвянки, Явор не сразу узнал ее. И по ее изменившемуся лицу, по слезам страдания и радости, льющимся из ее глаз, он понял, что и правда был совсем близок к погребальным саням. Недаром рассказывают баснь о жене, что слезами пробудила от колдовского сна своего мужа, полоненного злой чародейкой. Слезы Медвянки падали на грудь Явору, обжигали, возвращали к ощущениям жизни, заново привязывали к земному миру. Может быть, это ее руки лебедиными крыльями плескали на него воду из Ключей Жизни и Смерти? Теперь Явор вспомнил о невесте и пожалел ее — ведь в Перунов Ирий она не сможет с ним войти, туда попадают только девушки, положенные с воинами на погребальный костер. Сейчас Явор уже не помнил, почему Перун преградил ему дорогу золотым копьем, ему казалось, что это слезы Медвянки били в Источнике Жизни, что ее зовущий голос вывел его из темного леса. Она любит его и плачет о нем — так никогда он не уйдет от нее, не оставит в горести, и пусть Морена беснуется в бессильной злобе — сила Макоши-Жизни и Лады-Любви одолеет злые чары. «Я же тебе говорил — вовек мы не расстанемся. А разве я когда от своего слова отступался? Любишь — так верь», — хотел бы он сказать ей, но не мог, рана на щеке мешала даже открыть рот. Видя его попытки заговорить, Медвянка еще больше испугалась и замахала руками.

— Не надо, не надо! — шептала она сквозь льющиеся слезы. — Молчи, пожалуйста, молчи!

Сама она не находила сейчас слов — не было таких слов, чтобы выразить ее сострадание и любовь. Не смея прикоснуться к его лицу, она целовала его здоровое плечо, руку, чтобы хоть как-то дать ему почувствовать, что она рядом и любит его. И Явор закрыл глаза; образы темного леса, грозного и светлого Хозяина Ирья, мягкий плеск Ключей таяли в его памяти, уходили прочь до той поры, когда он увидит их снова и скажет Громовику: «Вот голова моего врага, он больше не топчет землю». И Перун поднимет копье, пропуская его в Круг Чести. Но это будет еще не скоро. Сейчас Явор не помнил ни о печенегах, ни о битве; присутствие Медвянки и ее любовь — вот все, что было ему нужно, все, что могло ему помочь.

А орда стояла под стенами, устроившись на долгую осаду. После поединка трудно было сказать, кто вышел победителем. Белгородцы не давали дани, которую все равно не смогли бы собрать, и Родоман не уводил орду. Поединок, один на один ничего не дал, сил для общей большой битвы у белгородцев не было, и обоим народам оставалось только ждать: белгородцам — помощи от князя и других городов, а печенегам — голода в городе и его сдачи. Установилось равновесие, медленно потекли дни, одинаковые, как сухие горошины; весь мир для белгородцев замкнулся в крепостных стенах. Какими просторными они казались прежде и какими тесными оказались теперь!

Сияна со дня поединка проводила возле Явора почти столько же времени, сколько сама Медвянка. Боярышня как могла заботилась о поединщике: носила еду с воеводского стола, давала для перевязок лучшего полотна из материнских ларей. Иоанн одобрял ее заботы, говоря, что так и надлежит поступать христианке, и в такие часы Сияна соглашалась, что Христова вера хорошая и правильная. Но это не мешало ей носить подарки также и Обереже, то и дело расспрашивать его о здоровье Явора и благодарить за лечение. В священный колодец она побросала все свои перстеньки и жалела только о том, что может дать богам так мало.