Елизавета Дворецкая - Золотой сокол

Пришло время собирать вече для выборов нового князя. Но за день до того к княгине Дубравке явилась толпа смолян во главе с кузнецким старостой Бражко.

— Вот, княжич Зимобор пропал, и воевода сыскать его не может! — заговорил он. — А мы так себе думаем: нехорошо вече устраивать и князя выбирать, когда неизвестно, жив он или того, нет. Ты бы, княгиня, погадала о нем. Если помер, значит, судьба. На нет и суда нет. А если жив, то как же без него вече делать?

Княгиня не могла возразить и кивнула. Приказав принести ей воды из трех разных ручьев, она сняла с пальца золотое кольцо и опустила его в гадательную чашу...

Когда она, наконец, вышла к ожидавшим ее людям, на лице княгини, еще хранящем следы погребальных слез, было некое недоумение.

— Княжича Зимобора нет на белом свете, — сказала она, покручивая на пальце еще влажное кольцо. — Его нет среди живых. Это было мне открыто. Его нет, — повторила она, словно сама никак не могла уразуметь собственные слова. — Следует выбирать иного... правителя.

Смоляне раскланялись и ушли, не скрывая своей удрученности. Кмети стояли с вытянутыми лицами, но никто не спорил с волей богов. Когда княгиня поднялась в горницы, Избрана прибежала к ней почти бегом и плотно закрыла за собой дверь.

— Это правда? — выдохнула она.

— Что? — Княгиня хмуро глянула на дочь.

— Что его... нет на белом свете?

— Правда... Но это еще не все!

— Как — не все? — Избрана опешила.

От первого известия она была в полном смятении чувств — горечь от потери брата, которого она тоже любила, боролась с облегчением от исчезновения сильного соперника, и она сама не понимала, что же для нее важнее. И вдруг — не все? Куда дальше?

— А то, что на том свете его тоже нет!

— Что?

— Его нет ни на Этой, ни на Той Стороне! Его нет нигде!

— Но так не бывает!

— Обычно не бывает. Но с ним это именно так!

— И что же это значит? Избрана побледнела, по коже пробежал мороз.

Странное лицо матери говорило о том, что даже это удивительное известие она еще не оценила полностью.

— Это значит... — наконец заговорила княгиня, — это значит... что его судьбу взял в руки кто-то...

— Кто? — выдохнула Избрана.

— Я не знаю, — с досадой ответила княгиня. За много лет, проведенных в храме, она привыкла думать, что и на Той Стороне не много тропинок, ей недоступных. — Кто-то настолько сильный, что над ним не имеют власти ни вода, ни судьба... Я не знаю, что это за сила. Я не могу заставить ее показаться, если она сама этого не хочет.

— Но Зимобор... Если он в руках этого... кого-то ... Он жив?

— Мы не можем этого знать, пойми же! — Княгиня беспокойно ломала пальцы. Правительница из ее дочери получилась бы гораздо лучшая, чем жрица, и сейчас княгиня затруднялась, как объяснить ей некоторые вещи. — Им завладело нечто, одинаково сильное и свободное и с Этой, и с Той Стороны бытия. Оно может спрятать его здесь или там, оно может держать его на грани, может перемещать, но мы ничего об этом не узнаем.

— Но чего этому... этому от Зимобора надо? Зачем он ему понадобился?

— Как мы можем угадать, если мы даже не знаем, что это?

— Что же нам делать?

— Только ждать.

— Но мы не можем ждать!

— Я говорю не об этом. Мы выберем нового князя. И это будешь ты. А ждать нам придется, что это нечто сделает с Зимобором. Если оно забрало его, то ведь может и вернуть. Но когда, как и в каком качестве... Не бойся, моя радость! — Княгиня, вся в черном, подошла и обняла Избрану, которая в своих белых одеждах и с льняной косой напоминала Ледяную Деву. — У тебя очень сильная судьба. Я день и ночь прошу богов помочь тебе. Перун дал тебе сильный дух, наделил тебя умом и смелостью мужчины. Ты со всем справишься. Я знаю.

Еще не проснувшись, Зимобор почувствовал сильный запах ландышей, но уже не свежих, а помятых, увядающих. Открыв глаза, он сел и обнаружил, что спал под дубом, среди примятых ландышевых листьев и цветов. Было еще светло, но в воздухе, особенно в глубине под деревьями, уже повисла легкая сумеречная дымка. Голова кружилась, он чувствовал слабость, усталость и истому. Мелькали какие-то отрывочные воспоминания, ощущения ужаса и блаженства, и притом имелось убеждение, что вспоминать об этом не надо. Во сне или в беспамятстве его душа заглянула в какие-то глубины, куда смертным ходу не было, и не следовало снова нарушать запрет уже наяву.

— Проснулся? Пора тебе в дорогу, мой сокол ясный, — сказал рядом с ним нежный голос, и Зимобор вздрогнул. От этого голоса веяло той самой иномирностью, которую он только что решил не вспоминать. В двух шагах от него на пеньке сидела Младина — да, она велела так ее называть. Ее стройная фигура в белых одеждах источала заметное золотистое сияние, но притом казалась легкой, бесплотной, почти прозрачной. Длинные золотые волосы спускались густым потоком до самой земли, на голове был венок из ландышей в капельках росы. Да, они же там растут...

— Куда? — Зимобор потер лицо, стараясь собраться с мыслями. — Вяз червленый в ухо! Погребение же! — В ужасе от пришедшей мысли, он поднялся на ноги, цепляясь за ствол и проклиная неведомо откуда взявшуюся слабость и головокружение. Из него словно выпили всю кровь, заменив ее холодной болотной водицей. — Я же опоздал... Что люди скажут... Отец... Погребение... Срам какой, матушка моя, сын на отцовское погребение не пришел! Проспал!

— Не торопись, спешить некуда, — мягко сказала Младина, и звук ее нежного, но очень уверенного голоса разом погасил его спешку. — Погребение твоего отца не сегодня.

— Как? А когда? Отложили? Из-за меня?

— Нет. Не отложили. На его кургане уже трава выросла. И месяц ладич закончился, купалич идет.

— Купалич идет? — изумленно повторил Зимобор.

Он глянул под ноги — но цветы ландыша исчезли, как только он встал, теперь там были только широкие зеленые листья и зеленые ягодки на изящно изогнутых стебельках. Судя по буйству зелени, шли последние недели весны [21] Месяц июнь, до летнего солнцестояния, еще относился к песне. .

— Но как же так? — Веря и не веря, он посмотрел на Младину, хотя и сам смутно догадывался — как.

— Где ты был, там время по-иному идет.

Она встала, приблизилась и мягко провела ладонью по его щеке. Зимобор словно рухнул в пропасть от ее прикосновения — оно было ласково и воскрешало воспоминания о пережитом наслаждении, но в нем была Бездна, черная голодная тьма Первозданных Вод, принявших облик вполне земной, хотя и невероятно красивой девушки. От ее близости Зимобора переполняло блаженство, но вместе с тем ужас — казалось, вот-вот от этого блаженства он растает и растворится в окружающем, его кровь вольется в воду речки, кости станут ветвями дубов, кожа — корой, волосы — травами, а тепло дыхания и блеск глаз будут мерцать в солнечных бликах на листве...