Елизавета Дворецкая - Золотой сокол

В руках его по-прежнему был ландышевый венок. Его запах мягким облаком окружал Зимобора, и казалось, что Младина не ушла, что ее глаза смотрят из каждого бубенчика ландышевых цветков. С ним по-прежнему оставался ее голос, похожий то на звон лесного ручья, то на тихий шум дубовой листвы, ее чарующие глаза с острой звездной искрой, теплота и прохлада ее белых рук. Она была самым прекрасным и самым страшным, что ему довелось повстречать за двадцать четыре года жизни. Но понять ее было выше человеческих сил. Оставалось покориться и принять то, что она — Дева Будущего — собиралась ему дать.

Стоять на месте не было смысла. Прошлое миновало, настоящее не позволяет задерживаться больше, чем на миг, подталкивая к будущему — к тому, что с каждым шагом наступает и на тот же шаг отдаляется.

Зимобор оглядел себя. Меч, нож, кремень и огниво, гребень — все на месте. Плащ на плечах. Гривна на шее, два серебряных обручья и серьга в ухе — все, что осталось после разорительного плавания за море за хлебом. Вот что совсем некстати — застежка плаща, где в узорный круг вписана фигура золотого сокола с маленьким красным самоцветом, вставленным в глаз. Серебряного сокола носили кмети княжеской дружины, а золотой был знаком принадлежности к Перунову роду. Выйти к людям с такой застежкой на груди — все равно, что сразу сказать: «Люди добрые, я — княжич Зимобор Велеборич из Смоленска». Говорить он собирался нечто совсем другое, поэтому спрятал застежку в кошель, а плащ заколол маленькой, с ворота рубахи.

Не так легко будет объяснить людям, что он делает в одиночестве и на порядочном, судя по всему, удалении от жилья. Впрочем, на разбойника и изгоя он не похож, да и Младина обещала, что его примут.

Зимобор спрятал венок за пазуху и стал спускаться к отмели.

Он еще не знал, как объяснит людям свое появление, но они, как оказалось, уже сами все объяснили. Когда Зимобор неспешно, чтобы не напугать, сошел с откоса и приблизился к кострам, несколько человек подняли головы и только один вышел навстречу. Все остальные продолжали свои нехитрые дела: кто-то следил за котлом, кто-то рубил притащенную из лесу сухую корягу, двое чистили рыбу, двое стирали в реке какое-то тряпье, один вырезал из чурочки ложку. У опушки виднелось три-четыре шалаша, покрытых еловым лапником и снятыми с ладей парусами. Зимобор поздоровался, ему ответили.

— Из Оршанска, что ли? — крикнул мужик средних лет, с реденькой бороденкой и пронзительными глазами. Он сидел у ближайшего костра и ковырял иглой кожаную подметку своих лычаков. По выговору и по узорам на рубахах было видно, что это западные кривичи-полочане. — Только мы туда не идем, так что в этот раз вашему тиуну с нас пошлины не брать, не взыщите.

— За то и взыщет, что не взыщет пошлины! — захохотал другой, совсем молодой, тощий, с мелкими чертами лица и темными волосами, падавшими на глаза. — Ты, Сивак, сам-то понял, что сказал?

— А ты, Печурка, не ори, как на пожаре, отец и так еле заснул, — хмуро сказал подошедший к ним парень — рослый, крепкий, светловолосый, с простым румяным лицом. Одежду его, как у всех, составляли некрашеная потрепанная рубаха и такие же порты, он был босиком, но на поясе его висела вышитая сумочка-кошель, а держался он так уверенно, что в нем легко было определить хозяина.

Всего на отмели у двух ладей расположилось человек семнадцать-восемнадцать, чуть меньше двух десятков.

— Здравствуй, добрый молодец! — Зимобор вежливо поклонился. — Ты здесь старший?

— Старший — мой отец, Доморад Вершилович, из города Полотеска. А я — Зорко, — солидно представился парень. — Идем из нижних Полянских земель, сейчас на Оршанку, там до Радегоща и на Оболянку. В смоленские земли не пойдем. Тебя зачем прислали?

За это время он внимательно оглядел Зимобора, оценил стоимость его одежды и оружия, а также предполагаемый нрав нежданного гостя. Зимобор сообразил, что его приняли за кметя, присланного проследить, чтобы торговцы не миновали как-нибудь княжий городок и не уклонились от уплаты пошлины. Хотя как они его могут миновать — ведь ладьи с товаром не понесешь на руках через лес! Из Оршанска? Если здесь рядом Оршанск, значит, Младина вывела его на границы с полотескими землями.

— Никто меня не присылал, я сам пришел, — ответил Зимобор. — Так это какая река?

— Оршанка, — Зорко удивился. — А ты что же, не знаешь, где сам?

— Заблудился я, — сказал Зимобор. — С самого ладича месяца людей не видел.

— Врешь! — озадаченно воскликнул Зорко и еще раз оглядел собеседника.

Зимобор его понимал: он не был похож на человека, который месяц скитался по лесу.

— Ну, я не только в лесу... — Зимобор не привык лгать и чувствовал себя неловко. — Был я у одной... женщины... но людей не видел уже почти месяц. Как из дома ушел, так и...

— Это, собственно говоря, была чистая правда: он ушел из дома месяц назад и за это время вообще не видел людей — Младина ведь к людям не относилась.

— Возьмете с собой? Я по пути пригожусь. — Зимобор улыбнулся. Вот и он заговорил как волк из кощуны!

— Да... взять-то можно... — Зорко еще раз окинул его взглядом.

Такой человек в превратностях дальней дороги был бы полезен, но парня мучили понятные сомнения. В образе этого человека, по виду — только что из дружины смоленского князя, из леса могло выйти все что угодно. Вернее, нечто такое, что совсем не угодно живому человеку.

— Ну, смотри! — Зимобор вынул нож и прикоснулся к острию, показывая, что не боится железа. — Не нечисть я, не леший какой-нибудь, Перун мне свидетель. Хочешь, пересчитаю что-нибудь? [22] Нечисть очень плохо считает и не любит этого делать.

— Да ладно, нечисть... — Купеческий сын из города не подозревал в каждом чужаке нечистого духа, как родовичи какого-нибудь лесного огнища. Его подозрения были более приземленными, но и на разбойника обладатель таких красивых серебряных вещей не походил. — Только куда же ты теперь путь держишь? Мы-то не к вам, мы совсем наоборот, на Двину и в Полотеск.

— Куда едете, туда и я с вами, а там найду себе попутчиков. Не идти же мне опять через лес одному!

— Оно верно. Ну, если хочешь, то с нами до Полотеска, а там, глядишь, найдешь торговый обоз в вашу сторону. Наш прокорм, ну, обувка там, еще если чего...

— Идет! — Зимобор протянул ему руку. По нынешним временам требовать денег за службу уже не приходилось, еда на время дороги была достаточной платой. Сами смоленские кмети у князя в последний год служили только за еду и одежду.

Если бы он действительно заблудился, то гораздо проще ему было бы вернуться в Оршанск, а там уж купить у рыбаков челн и по Днепру подняться до Смоленска. Но Зорко или не обратил внимания на эту несообразность, или смекнул, что его собеседник вовсе не хочет возвращаться.