Елизавета Дворецкая - Золотой сокол

Князь старался не показывать вида, какой страшный удар ему нанесен, но все понимали, как тяжело ему лишиться единственного наследника, последнего из своих детей.

И за морем, выходит, достало...

В первый же день после приезда князь велел позвать к нему Зимобора и приказал повторить последние слова княжича. Зимобор повторил, насколько смог вспомнить.

— Значит, сестру он вспоминал? — переспросил князь.

— Назвал Звяшку. Если это ее имя, значит, сестру. И матушку поминал. Два раза даже.

— Конечно. Матушка-то им и не велела... Права была, а я... Ну, иди.

Поскольку из четырех посланных за море десятков вернулось только два с половиной, людей приходилось набирать заново. Сделать это предполагалось во время полюдья, когда князь Столпомир будет объезжать свои владения и можно будет набрать в лесных родах молодых крепких парней. А пока Зимобор оставался десятником без десятка, но из-за этого не стал менее уважаем. Наоборот, эта поездка его прославила, несмотря на печальный исход. То, что он вынес на свой корабль тело Бранеслава и не оставил его в руках врагов, считали подвигом, и князь Столпомир именно за это подарил ему боевой топор с серебряной насечкой, серебряную застежку для плаща и пару красивых сапог. Зимобор принял подарки, но не считал, будто сделал что-то особенное: можно подумать, что Радоня или Невеля не вынесли бы тело княжича с чужого корабля, если бы он упал возле них! Рядом с Бранеславом в то время уже оставалось очень мало своих, и что быть в конце тяжелой битвы живым, почти не раненным и рядом с вождем — уже само по себе подвиг, ему не приходило в голову. Ведь именно для этого его и растили.

Под началом у него пока оказался один Хродлейв, сын Гуннара, который после гибели Бранеслава предпочел поехать на его родину.

— Достойный человек должен побывать в дальних странах и посмотреть разные земли! — объяснял он всем тем, кто спрашивал, зачем ему это понадобилось. — Такого человека уважают везде, куда он ни приедет. А я уже старый, мне двадцать пять лет, а я так и не видел ничего, кроме этой мокрой холодной лужи, которую у нас называют Восточным морем! Я тоже хочу стать достойным человеком! А потому поеду с вами.

Пока не выпал снег, сосуд с прахом спрятали под землю в длинном кургане, где уже лежали предки Бранеслава. Князь Столпомир молчал, наблюдая за погребением, но лицо его так осунулось и потемнело от горя, словно он разом постарел на десять лет. У Зимобора сжималось сердце: он хорошо понимал, как тяжело князю западных кривичей остаться совсем без наследников.

— А что он еще раз не женится? — шепнул Зимобор сотнику Требимиру, который стоял с суровым и важным видом, засунув пальцы за пояс. — Невест, что ли, мало? Он же еще не стар, хоть семерых сыновей еще дождется.

— Да были у него другие жены, — неохотно ответил Требимир. — Еще три или четыре было. И все — без детей. То ли сглаз, то ли заклятье — тьфу, чтоб им провалиться, всем этим бабкам-шепталкам! Не будет, короче, больше детей.

На пиру пелись длинные погребальные песни, сказания о начале земли кривичей — ведь где конец, там и начало.

Далее рассказывалось, как Крив вырастил своих дочерей до возраста и отправился искать им мужей. Ехал он три дня и три ночи, и вот на утренней заре встретил он всадника на белом коне, ясного лицом, с белым плащом за плечами. «Куда держишь ты путь твой?» — спросил его всадник. Крив ответил, что ищет мужей для своих дочерей. «Я буду мужем старшей твоей дочери», — ответил Белый Всадник, и Крив указал ему дорогу к своему дому. Поехал он дальше, и в полдень встретил другого всадника. Тот ехал на красном коне, лицом был румян, а за плечами у него вился красный плащ. Он тоже спросил Крива о цели его пути и тоже вызвался взять в жены вторую его дочь. Дальше поехал Крив и на вечерней заре встретил всадника с лицом сумрачным как тень, на сером коне, закутанного в серый плащ. В нем нашел Крив мужа для младшей своей дочери. А были те всадники Перун, Ярила и Велес. От мужа своего каждая из дочерей имела сына, и, когда подросли сыновья их, Крив каждому из внуков выделил землю, чтобы там они пахали пашни, водили свои стада и умножали род. Старший его внук, сын Перуна и Прерады, звался Тверд. Он остался на землях Крива и построил город, названный Смоленском. Средний внук, сын Войданы и Ярилы, звался Избор. Он ушел на север и там построил город Изборск [47] Изборск из перечисленных на самом деле наиболее древний: он имел городские укрепления с VIII века. . Младший внук, Дивнич, сын Светлины и Велеса, ушел на запад и там основал город Полотеск. Но все три кривичских племени равно почитают Сварога верховным божеством, ибо он был отцом трех божественных братьев. Он послал их навстречу Криву, и он стал небесным дедом трех племен, как Крив был их земным дедом.

Слушая, Зимобор вспоминал Смоленск, погребение князя Велебора, все свои тогдашние мысли и чувства. Казалось бы, прошло всего полгода, совсем немного времени — но как сильно все изменилось! Даже войди сюда вдруг княжна Избрана, едва ли она узнала бы своего брата Зимобора в десятнике по имени Ледич, в одежде с чужими узорами, с варяжской серебряной застежкой плаща, с маленькой рыжеватой бородкой. Но сейчас он ненадолго стал прежним — перед ним стояли, как живые, все домочадцы Велеборова двора, бояре, кмети, челядь, знакомые лица посадских, чинно и торжественно сидевших за своим столом. Под звон бронзовых струн он унесся в какие-то дали, где все его предки, сколько их есть, собрались за столом в честь княжича Бранеслава — ведь у них были общие предки!

А рядом бормотали, делясь воспоминаниями, два хромых деда, один — из самых старых кметей, другой — из посадских, ходивший когда-то с ополчением, — оба давно не годные к службе, но из уважения приглашаемые на пиры.

— Я у князя всегда в разведке служил, — шамкал один, уже не помня, кому и сколько раз он об этом рассказывал.

— У меня тесть был в разведке, — подхватывал другой. — А у брата моего пасынок у радимичей погиб. Десятником...

— У меня два брата погибли... — отвечал первый, словно стараясь перещеголять товарища понесенными потерями.

Зимобор невольно прислушивался: ему было смешно это полубессмысленное бормотание, но он не мог не думать, что лет через сорок, если вдруг доживет, будет вот так же делиться подвигами молодости.