Пола Волски - Наваждение – книга 2

– Ты ударил Евларка, – прошептала она. – Да как ты смог? Как посмел?

Бирс тупо пялился на нее.

Уисс Валёр расплылся в довольной улыбке. Она только что рассказала про события и разговоры, о которых знать никак не могла. Поведать о них мог только сам дом. Испытание завершилось бесспорной удачей, и метод, только что доказавший свою состоятельность, можно будет весьма успешно использовать для выслеживания наиболее закоренелых нирьенистов.

– Где еще найдешь такую семейку? – заметил он.

Вероятно, она не отдавала себе отчета в том, что больна и до крайности ослаблена, ибо все дальнейшее как-то смазалось в ее памяти и позже Элистэ с большим трудом восстановила последовательность событий. В одном она, впрочем, была уверена – Дреф узнал ее, стоило ей открыть рот Она поняла также, что ее теперешний вид привел его в ужас, ибо услышала, как он вполголоса пробормотал нечто вроде: «Из-под какого надгробия восстала ты, о тень?» Этот голос она прекрасно помнила – с его ярко выраженным северным выговором, безупречной грамотностью, неизменный и легко узнаваемый. Дреф был хорошо одет, самоуверен и в отличной форме. Дела у него явно шли в гору. Впрочем, другого она и не ожидала: Дреф всегда был самим собой.

Элистэ как бы со стороны услышала собственное идиотское бормотание:

– Я должна встретить Бека, мне говорили про Бека…

– Так мы и встретились, – ответил он, но его слова не дошли до сознания Элистэ. У нее снова все поплыло перед глазами – очередной приступ дурноты; последние дни с ней часто такое случалось. Она покачнулась – ноги не слушались ее, – и поняла, что не сможет вымолвить и слова, пока не пройдет эта мерзкая дурнота. Дреф поддержал ее за талию, его голое донесся словно издалека:

– Обопритесь о меня.

Она хотела возмутиться – что за глупость опираться на серфа? – но выхода не было. Он крепко ее держал, возражать не хватало сил, да, в сущности, она и не была против: его рука казалась хорошим подспорьем. Она привалилась к нему – как хорошо, тепло и надежно…

– Идемте.

Он заставил Элистэ сделать несколько шагов. Она попыталась его оттолкнуть – ей не хотелось идти, одолевала усталость, да куда и зачем? – однако он твердо влек ее все дальше и дальше, сквозь каменный зверинец надгробных чудовищ, а затем по гравийным дорожкам под деревьями садов Авиллака. Она ничего не видела, шла как слепая, но Дреф без труда находил дорогу. Сначала под подошвами скрипел гравий, потом перестал. Время от времени Дреф брал ее на руки, по крайней мере, Элистэ так казалось, но утверждать она бы не стала – все было так зыбко. А вот что она помнила, так это карету, скорее всего наемную одноколку, не очень чистую, с разорванным кожаным сиденьем, из которого вылезала набивка. Дреф был рядом. Одноколка тряслась по мостовым, а куда они ехали – она не знала, да и знать не хотела. Это забота Дрефа – уж он-то понимает, что делает. Пусть он и решает, думала Элистэ, позволив себе наконец невообразимую роскошь – во всем положиться на другого.

Одноколка остановилась. Дреф помог ей выйти, точнее, вынес ее на руках.

Она глотнула свежего воздуха и немного ожила. Оглядевшись, поняла, что находится в каком-то небогатом, однако оживленном проулке. Где-то рядом, вероятно в таверне напротив, весело наяривали на скрипке. Несмотря на поздний час, сновали прохожие, в основном молодежь, и, судя по виду, отнюдь не голодающая. Дреф повел ее прямиком к дому – большому, ветхому, со старомодным навесом. Они вошли и поднялись на четвертый этаж – без его помощи она бы не одолела лестницы. Квартира Дрефа показалась Элистэ роскошнейшими апартаментами: целых две комнаты, одна просторная, богато обставленная, с кроватью, обитыми материей стульями, тряпичным ковриком и шторами из яркой шерстяной ткани; другая совсем маленькая, вероятно, кабинет или приемная – конторка, стены уставлены книгами. И в обеих – блаженное тепло. За решеткой камина еще тлели угли. Элистэ уставилась на них, не веря собственным глазам.

Дреф уже хлопотал над ней, сноровисто распуская на шее завязки плаща. Сняв с девушки верхний слой лохмотьев, он подтолкнул ее к постели. Ее взору предстали белейшая пуховая перина, глаженые простыни, подушка. Тут до нее дошло, что она неимоверно грязная.

– Белье чистое, – покраснев от стыда, пробормотала она. – Я не могу…

– Снимайте башмаки. Сейчас отоспитесь. Утром поглядим, нужно ли вызывать врача.

– Но…

– Без разговоров!

Спорить не было сил, и Элистэ подчинилась. На пуховой перине ей не доводилось спать с того дня, как она покинула городской дом Рувиньяков. Она уже и забыла, как мягка под щекой подушка, как нежны и теплы свежие простыни. Но она не успела до конца насладиться этими дивными ощущениями, ибо мгновенно провалилась в сон – глубокий черный сон без сновидений.

Когда Элистэ проснулась, солнце стояло высоко, а тени укоротились; время близилось к полудню. Сперва она не сообразила, где находится, и медленно села, щурясь не столько от страха, сколько от удивления. Несмотря на долгий беспробудный сон, чудовищная усталость не отпускала ее. В остальном она чувствовала себя довольно сносно, спокойно и, как ни странно, безмятежно. Итак, она одна в незнакомой комнате. Где именно? На глаза ей попался собственный драный плащ, брошенный на спинку стула. Сама она его тут скинула или кто-то с нее снял?.. Тут она все вспомнила и поняла, откуда эта странная умиротворенность. Жилье Дрефа. Не удивительно, что здесь ей так спокойно.

Дверь скрипнула, и вошел Дреф. Элистэ уставилась на него – удивленно, вопрошающе, на миг утратив дар речи. После столь долгой разлуки, да еще при свете дня ей поначалу показалось, что он стал совсем другим человеком, прекрасным незнакомцем. Интересно. Раньше ей и в голову не приходило, что Дреф так красив: красота и серф – понятия несовместимые. Но теперь Элистэ словно впервые увидела его. Присмотревшись, она нашла, что худое его лицо и высокая фигура, в сущности, не претерпели явных изменений. Те же тонкие черты, те же черные глаза, но выражение их стало другим: появилась суровая настороженность, решительность и властность. Собственно, все это было и раньше, однако теперь проступало с особой отчетливостью. Одет он, понятно, был совсем по-новому – просто и скромно, но как свободный шерринец. Платье ему очень шло, он даже походил на кавалера. Гордая осанка и благородная раскованность жестов, раньше, на ее взгляд, граничащих с дерзостью, сейчас казались вполне уместными.

Он столь же внимательно изучал ее. Она поежилась, вспомнив о своем непрезентабельном виде – грязные лохмотья, сальные висящие космы, серое изможденное лицо. Она покосилась на свои руки, такие отвратительно красные на белизне простыни, в трещинах и волдырях от кипятка со щелоком – результат кухонных дежурств в «Сундуке». Удивительно, как он вообще признал ее. Элистэ почувствовала, что краснеет. Раньше он бы, пожалуй, над ней посмеялся; Дрефу нравилось ее поддразнивать, зная, что это сойдет ему с рук. А теперь?.. Она заставила себя посмотреть ему в лицо, однако не заметила усмешки в черных глазах; ее вид его явно не забавлял.