Дэйв Волвертон - Рожденная чародейкой

Когда-то ей рассказывали, что некоторые люди, пережив большое потрясение, могут так замкнуться в себе, что даже перестают разговаривать. Ее муж был воином. Он убил по приказу в замке Сильварреста две тысячи Посвященных. Это настолько потрясло его душу, что он решил оставить службу у своего короля.

Перед нею стоял на коленях человек, искалеченный и телом, и душой. Его била дрожь, рассудок его изнемог. И боль его была столь сильна, что он не мог плакать.

— Миррима, — сказал он холодным, официальным голосом, не сводя глаз с мертвеца. — Позволь познакомить тебя с моим отцом.

По дороге из Карриса на север Габорн по-прежнему чуял запах войны. Казалось, он весь пропитался вонью заклятий горной колдуньи, как рубаха у него под кольчугой пропиталась потом и дымом костров.

Вечер был тихим и туманным. Ночь как будто не с небес спускалась, а поднималась с земли, подобно влажным испарениям из болотистых низин. Птицы молчали. Лишь копыта коней глухо стучали по грязной дороге. Хотя их ехало семь человек, не слышно было даже поскрипывания сбруи.

Они прискакали в какой-то городок. Прежде Габорн знал название каждой деревни в своем королевстве, но после гибели Посвященных в Голубой Башне память его ослабела.

Впрочем, это не имело значения. Городок был пуст; по улицам бродила, виляя хвостом, одинокая рыжая собака. Забыв его название, Габорн никого этим не оскорбил.

Старый, тесный городишко, с домами из тесаного камня. Какой-то хитрец в далеком прошлом выстроил постоялый двор так, что практически перегородил проезжую дорогу, полагая, видимо, что путники предпочтут остановиться на ночь, чем искать путь в обход. Потом вокруг постоялого двора появились дома и лавки.

На улицах цокот копыт зазвучал громче. Габорн услышал, как позвякиванье его кольчуги отдается эхом от каменных стен.

Городок казался ему немым укором. На улицах не играли дети. Хозяйки не переругивались через заборы. Не мычали коровы, призывая доильщиц поторопиться. Не стучали топорами мужчины, заготавливая растопку для очага. Не вился над трубами дым, донося дразнящий аромат жареной курицы.

Молчали молоты кузнецов. В затянутых облаками небесах не горели звезды. Не слышалось детского смеха.

«Так будет выглядеть весь мир, — думал Габорн, — когда нас не станет».

— Надо было все-таки убить Радж Ахтена, — устало сказала Эрин Коннел.

— Земля не разрешает, — ответил Габорн.

— Но если мы нападем на его Посвященных, — заметил принц Селинор, — возможно, это не то же самое, что напасть на него самого.

У Габорна мысль об убийстве Посвященных вызывала тошноту. То были обычно ни в чем не повинные люди. Красота Радж Ахтена ослепляла как молния, голос его оглушал как гром. Властитель Рун мог взять дары у вассала, только если тот отдавал их по доброй воле. Но как было слабому человеку устоять перед величественной просьбой Радж Ахтена? В Рофехаване говорили, что «лицо абсолютного зла бывает прекрасным». Радж Ахтен действительно был прекрасен.

Некоторые считали, что силой своего голоса он мог обмануть даже себя самого. Других-то он точно обманывал часто — даже своих врагов. Женщины влюблялись в него с первого взгляда, мужчины проникались к нему уважением. И стоило Радж Ахтену сказать, что служение ему принесет им только пользу, как они тут же предлагали ему свои дары и саму жизнь.

Миру грозила катастрофа — война с опустошителями не на жизнь, а на смерть. Радж Ахтену уже удалось убедить десятки тысяч людей, что в этой войне человечество сможет выжить, только объединив свои лучшие качества — силу, жизнестойкость и ум — в одном человеке, который будет их защитником. Ибо человек этот станет бессмертным, мифической Суммой Всех Людей.

Не все, конечно, позволяли Радж Ахтену себя убедить. Поэтому он воевал с Рофехаваном, желая превратить в своих слуг и его подданных.

Это было подло. Габорн, сознавая силу Радж Ахтена, уже не верил, что его можно победить. Разве только окольным путем, как предложил Селинор, — убив его Посвященных. Когда умирал Посвященный, отдавший лорду какое-то свое качество, лорд этого дара лишался.

Убийство же нескольких тысяч Посвященных настолько уменьшило бы силы Радж Ахтена, что появилась бы возможность победить его в бою.

Но кто бы на это пошел? Только не Габорн. У людей, посвятивших себя Радж Ахтену, просто не хватило ума, чтобы разглядеть, кто скрывается под этой прекрасной личиной. А многих Лорд Волк и вовсе к этому принудил. Да, они переносили пытку форсиблем и отдавали дары, но лишь потому, что его они боялись больше, чем прикосновения форсибля.

— В замке Сильварреста он брал в Посвященные детей, — буркнул Габорн. — Кровь детей я пролить не могу.

— То же самое он делал и в Инд опале, — сказал Джурим. — Дети и женщины — он знает, что у порядочного человека на них не поднимется рука.

Габорна затошнило.

Думать о Радж Ахтене ему было уже невмоготу. Жадность Лорда Волка отталкивала. И Габорн подумал: «Не следовало мне и пытаться его обратить. Тем более надеяться сделать своим союзником».

Проезжая по этим мрачным улицам, он сосредоточился на чувствах и зрении Земли, чтобы узнать, не грозит ли сейчас какая опасность Избранным. Вчера его волновал только Каррис.

Земля поручила Габорну избрать людей, семена человеческого рода, чтобы «спасти их в грядущие темные времена». Заодно она даровала ему силу чувствовать грозившую Избранным опасность.

Чувство опасности он сохранил, но утратил силу предупреждать людей.

И напади сейчас кто на Избранных, все, что он мог — это переживать нависшую над ними угрозу, пока они не погибнут. Однако он надеялся на лучшее. Сил стало меньше, но все-таки, чувствуя опасность, какие-то несчастья он мог еще предотвратить.

Вот и теперь он, как слепец, проверил на ощупь пределы оставшегося у него дара.

Опасность, казалось, была повсюду. В Каррисе битва еще не кончилась. Рыцари Справедливости Скалбейна гнали опустошителей на юг. За одну секунду погибло сразу двое Избранных. Утрата причинила Габорну острую боль.

Радж Ахтен бежал на запад, в Индопал. Габорну он, как ни странно, показался скорее мертвым, чем живым, и это его немало удивило.

Но вслед за тем он оцепенел от ужаса, ибо ощутил… да, сразу несколько угроз, чреватых такими страшными последствиями, как ни одна из прежних. Не то чтобы беда была рядом. Нет, он даже смог определить, кому и когда будет грозить опасность. Первой жертвой станет его жена, Иом. Не сегодня. Он уже почти научился определять время нанесения удара по силе своего предчувствия. До завтрашнего дня Иом как будто ничто не угрожало. Но следовало сохранять бдительность, поскольку источника опасности он не знал и не всегда еще мог определить.