Пола Вольски - Великий Эллипс

— Что, маленький ягарский кочегар? Мелочь. Его там не будет. Да и меня тоже. Предоставляем тебе возможность наслаждаться уединением.

— Гирайз, я не могу выгнать тебя из каюты, чтобы ты спал на палубе. Я ценю твою галантность, но…

— Вопрос не обсуждается. Все в порядке, я ничего не боюсь. А что касается кочегара, то неужели ты допускаешь, что я — или любой иной человек чести — может позволить тебе спать в одном помещении с ягарцем? Абсурд!

— Позволить?

— О, я знаю, это слово тебя раздражает, вероятно, я употребил его не к месту. Но я надеюсь, твоя нынешняя страсть к независимости не ослепляет тебя настолько, чтобы не видеть реального положения дел. Я не допущу, чтобы ягарский мальчишка навязывал свое присутствие вонарской женщине, тем более тебе.

— Могу ли я предположить, что господин маркиз будет настолько любезен, что объяснит мне, при чем здесь национальность?

— Ответ очевиден. Или ты будешь спорить?

— Но мы, простые смертные, не все разделяем способность его светлости к упрощению. Его суждения основаны на наиболее широких понятиях, он знает, что как называется, и этого ему достаточно. Вонарская женщина. Ягарский мальчик. Это все, что ему нужно знать.

— Убежденность в своей правоте тебе не к лицу. Ты же сама всего несколько минут назад жаловалась на этого дикаря.

— Но ты же не спросил, почему. Тебе даже в голову не пришло, что я могу иметь какие-то претензии к нему, совсем не расовые.

— Тебе не надо иметь никаких претензий.

— Это несправедливо, это узко, это… — она искала прилагательное, чтобы точно определить его самодовольство и нашла, — нелогично.

— Прошу, наставь меня на путь истинный. Перечисли все добродетели и достижения Девяти блаженных племен. Напомни мне о великом вкладе ягарцев в искусство, литературу, архитектуру, науку, юриспруденцию, философию. Извини, просто я ничего не могу припомнить.

— О, иногда с тобой просто невозможно разговаривать!

— Тебя никто не перебивает, но я постараюсь облегчить тебе задачу. Объясни, если сможешь, в чем провинился кочегар.

— Ну, он рылся в моих вещах.

— Эта маленькая скотина стащила что-нибудь?

— Думаю, нет, но при одной мысли, что он касался моих вещей… — ее передернуло.

— Эти дикари любопытны, как обезьяны.

— Гирайз!

— Здесь нет ничего оскорбительного. Обезьяны очаровательные создания. Он еще что-нибудь натворил?

— Ничего такого. Он просто так смотрит на меня…

— Объяснимо. Его нельзя за это обвинять.

— Мне не нравится его взгляд и то, что он при этом делает руками.

— Он прикасался к тебе? — лицо Гирайза напряглось.

— Нет, он только себя трогает — не то, что ты думаешь, ничего особенного. Однажды он лизнул… ну, неважно. Дело в том, что я не могу терпеть этого мальчишку.

— А тебе и не надо. Я тебе уже пообещал, что ты будешь в каюте одна. Я сообщу о своих пожеланиях маленькому Оонуву, и если он окажется несговорчивым — выпорю его хорошенько.

— Ты не сделаешь этого. Ты слишком цивилизован и воспитан.

— Ты, насколько я помню, не думала, что я могу носить с собой пистолет.

— Тогда объясни, как ты собираешь сообщить свои пожелания маленькому Оонуву, если ты не говоришь по-ягарски? В любом случае, будь деликатен. Если ты сделаешь что-то плохое кочегару, капитан может нас обоих выкинуть из лодки.

— Тогда я заплачу капитану за то, чтобы Оонуву не спал в каюте. Так лучше?

— Намного. Но если кто и должен платить Джив-Хьюзу, так это я.

— Давай мы подведем баланс в другой раз. Сейчас я хочу наслаждаться закатом и бить комаров.

«Слепая калека» встала на ночь на якорь. Капитан самолично приготовил ужин. За крошечным откидным столиком, прикрепленным к стене камбуза и подпираемым шаткой ножкой, едва уместилось четыре человека. Тусклый свет лампы дрожал, воздух был неподвижен и зловонен. Крылатые твари роились в стиснутом пространстве камбуза, что-то черное быстро пробежало по полу.

Какое-то время Лизелл рассматривала зеленую плесень в трещинах столешницы, затем перевела взгляд — перед ней появилась тарелка с едой: какое-то жаркое, густое и жирное. С первого взгляда она поняла — несвежее, вероятно, его разогревали заново не один раз. Она ела механически, не позволяя себе чувствовать вкус. Вода, чтобы прополоскать рот, отсутствовала, забортная была смертельна для иностранцев. Было только слабое пиво и крепкий, зеленоватого цвета ксусси — ликер местного производства. Она выпила немного ликера.

Слава богу, ее не принуждали вести разговор, равно как и Гирайза — запас речных анекдотов капитана Джив-Хьюза оказался неисчерпаем, равно как и страсть к их рассказыванию. Его бас гудел, не умолкая, поток слов останавливался только тогда, когда рассказчик прикладывался к бутылке ксусси. Время шло, ручеек зеленого зелья утекал в утробу капитана, и его уже бессвязная речь продолжала литься широким потоком. Вначале его байки казались даже занятными, но по мере действия алкоголя Джив-Хьюз становился рассеянным, уходил от темы и повторялся.

Лизелл его почти не слушала. Она старалась не думать о пище, которую ела — о том, как она выглядит, как пахнет и какой у нее вкус. Она старалась не думать об Оонуву, чьи черные глаза мерцали сквозь завесу черных волос, в то время как он наравне с капитаном цедил зеленоватое зелье. Она старалась не думать о еще пяти или двенадцати сутках, которые пройдут абсолютно так же. Лучше перенестись мыслями в Юмо Таун, где ее вновь ждет цивилизация со всеми ее прелестями. Чистые отели. Ванна. Хорошая еда. Чистая одежда. Сухая одежда. Та, что на ней, все еще влажна от недавно прошедшего дождя и, кажется, никогда здесь не высохнет. Ее прочные походные туфли были мокры, как и ноги в них. Ей надо, наверное, переобуться в сандалии, пока кожа не начала преть, что может привести к образованию противных болячек.

Гирайз сидел рядом с завидной невозмутимостью, очевидно, ему было комфортно в легком костюме цвета хаки. И он, который делал выговор своему повару в Бельферо за то, что тот допустил оплошность, пережарив речную форель на целых девяносто секунд, сейчас уминал очевидно несъедобное жаркое без видимого отвращения. Как ему это удается? Голос капитана басовито гудел, ее мысли текли вяло.

Ужин завершился, когда Джив-Хьюз отодвинул тарелку в сторону и, положив голову перед собой на стол, уснул. Оонуву поднялся и бесшумно выскользнул из камбуза.

Лизелл скептически взглянула на Гирайза. Он пожал плечами. Вместе они поднялись и вышли на палубу, где немного постояли, глядя на звезды. Лунный свет дрожал на ряби воды, а лесистые берега утопали в черной мгле ночи. Из темноты до них долетел крик — вопль глубокой бесконечной тоски.

— Что это? — у Лизелл зашевелились волосы на голове.