Пола Вольски - Великий Эллипс

В орден принимаются дети из самых знатных и древних Домов. Семьи отдают их туда в раннем возрасте, и они воспитываются в уединении в крепости Ледяного Мыса. Там молодых претендентов держат в строжайшей дисциплине, программа их обучения нацелена на укрепление тела и духа, их обучают различным искусствам и наукам, многие из которых давно забыты за пределами этих стен. Их учат защищаться от магического воздействия, открывают секреты всеобщности и запредельности, одним словом, от них требуют максимально реализовать их собственные таланты и способности. Такой жесткий режим в течение долгого времени вряд ли подойдет каждому, но те, кто до конца выдерживают программу, экзаменуются на выпуске, и если проходят последнее испытание, получают звание «Разъясненный», которое дает им все привилегии состоящих в ордене. В Грейсленде это считается большой честью.

— И вы получили это звание? — спросила Лизелл.

— Да, я прибыл на Ледяной Мыс, когда мне было четыре года, и не покидал его ни разу все последующие семнадцать лет. В конце этого срока я получил звание «Разъясненный», и мою кровь определили как «афлегренскулт».

— Что это значит?

— Слово «афлегренскулт» имеет два значения — «добродетельный» или «доблестный в сражении», зависит от контекста. У нас существует традиция — кровь сердца Разъясненного должна закалять сталь, из которой делают оружие для членов королевской семьи. Изначально, чтобы получить такую сталь, приносились человеческие жертвы…

— Ну, по всей видимости, это было давно.

— Жертвоприношения закончились только в конце прошлого века. Возможно, в глазах иностранца — это варварство, хотя вы должны понимать, что отдать свое сердце — это высочайший акт патриотизма, и такой поступок расценивался как великая привилегия. Однако за последние полвека многое изменилось, и все чаще Разъясненному позволяют такую роскошь, как естественная смерть.

— Чаще, но не всегда?

— Я хотел навсегда остаться в стенах твердыни Братства, — продолжал Каслер. — Я планировал учиться, заниматься научными изысканиями или с радостью отдать свою кровь, если бы от меня этого потребовали. Я не знал иной возможности прожить свою жизнь, да и не хотел знать. Чтение и разговоры с теми, кто знал больше меня, не пробуждали во мне желания познавать мир за стенами Ледяного Мыса. Как раз напротив, я научился высоко ценить жизнь в ордене и покой, который он дает. Но этому не суждено было осуществиться, — резюмировал Каслер. — Начались войны, и меня призвали на службу. В военное время, мы, Сторнзофы, должны брать в руки оружие — таково предназначение нашего Дома. Такое служение Грейсленду не нарушает принципов Братства. В итоге я поменял Ледяной Мыс на армию, где мгновенно только за имя, которое ношу, мне дали чин офицера. Я не заработал его и не заслужил, но так уж устроен этот мир. К счастью для всех, я проявил способности к этой работе — в конце концов, у Сторнзофов это в крови. Некоторые мои таланты оказались полезными, я стал востребован, для меня постоянно находилось какое-то занятие, и я постепенно привык к военной жизни, как когда-то привык к жизни в Братстве. Вот так я и провел последние пять лет, и не могу сказать, что жалею об этом. Но что странно: не было ни дня за все эти годы, чтобы я не думал о Ледяном Мысе, не было дня, чтобы я не слышал его зов.

— Вы когда-нибудь вернетесь туда? — спросила Лизелл.

— Долгое время после того, как я покинул Ледяной Мыс, я знал, что вернусь при первой же возможности. Но война продолжается, годы идут, и время меняет все. Когда наконец войны закончатся и я освобожусь, я почувствую, что изменился настолько, что не принадлежу больше Ледяному Мысу. Мне больше не будет там места.

— Может быть, так и не случится. Ну, а если все же…

— Я не буду долго смотреть в прошлое. Буду довольствоваться тем, что есть, в этой жизни тоже существуют свои радости, — ответил он. И, прежде чем она смогла осмыслить последнюю фразу, добавил: — То терпение, с которым вы меня слушаете, и есть одна из таких радостей. Надеюсь, что мой монолог не очень сильно вас утомил.

— Нисколько. Я рада, что вы рассказали мне все это. Ответили на вопросы, которые я никогда не осмелилась бы задать. Сейчас я начинаю хоть немного понимать вас.

— Мы начали понимать друг друга задолго до этой ночи, и слова не были нам нужны, — медленно произнес он.

— Вы чувствовали это? — У нее перехватило дыхание.

— Да. Разве я ошибаюсь?

— Нет, — прошептала она. Он стоял так близко. Их глаза встретились, и ее пульс участился. Она растеряно подумала: неужели он попробует ее поцеловать, и еще больше растерялась: неужели она ему позволит? Конечно, нет, ни одна порядочная женщина не допустит такого до свадьбы, даже с тем, с кем помолвлена, тем более с почти незнакомым мужчиной, соперником, грейслендцем. Но звездное небо сводило с ума, и она решила: если он обнимет и поцелует ее, она не будет сопротивляться, даже и пытаться не будет.

Он обнял ее за плечи, и у нее закружилась голова. Она закрыла глаза и качнулась к нему. Секунду он держал ее в своих объятиях, но потом отпустил и отступил назад. Лизелл открыла глаза и посмотрела на него с удивлением.

— Простите меня, я воспользовался… — Произнес Каслер, — это предосудительно.

— Что вы хотите этим сказать — воспользовался? — нахмурилась Лизелл. — Воспользовались чем?

— Вашим мягким сердцем и природной чувствительностью. Я понял сейчас, что эксплуатирую эти ваши достоинства, хотя и без всякой задней мысли.

— Вы ничего не эксплуатируете, Каслер. Вы так плохо обо мне думаете? Я не дура и не ребенок, чтобы так легко мною манипулировать. — Она обронила совсем пустячную колкость, как и велела ей гордость, но на душе у нее было радостно. Он сказал, что у нее мягкое сердце и по природе она чувствительна.

— Вы меня поправили. Все верно, вы не простушка и не жертва. Вы, вероятно, допускаете, что иногда бываете опрометчивы и не склонны обдумывать возможные трудности. Мы оба участвуем в одних гонках. Завтра утром я должен оставить вас без каких-либо рассуждений, даже не оглянувшись назад. Вы должны поступить так же, если представится возможность. Никто из нас не может остановиться, чтобы предложить другому помощь в сложной ситуации. Как трудно остановиться, когда дружба или связь между нами обоими кует невидимые цепи!

— Трудно, но не смертельно, — ответила ему Лизелл. — Я намерена победить, и, несмотря на дружбу, я буду пытаться сделать то, к чему так долго стремилась.

— Вы сейчас так думаете, но где-нибудь далеко вы вдруг поймете, что цена, которую вам приходится платить, выше, чем вы предполагали.

— И все же я ее заплачу.

— Может случиться, что просто не сможете. Иногда от нас требуют таких поступков, на которые невозможно пойти, чтобы не потерять уважения к себе.