Анна Гурова - Князь Тишины

– Не «о Господи», а «Аллилуйя, слава тебе, Боже», – поправил ее Иван. – На худой конец, «да будет воля Твоя». Катенька, ну не надо цепляться. Пора наконец признать, что иллюзионисты – второй сорт по определению.

– Помалкивай, богослов недоделанный, – отрезала девчонка.

«Да это ж сама Катя Погодина!» – с невольным благоговением сообразила я.

Катя Погодина – отличница, гордость школы и всеобщая головная боль – прославленная своим высокомерием и гнусным склочным нравом, доучивалась последний год на отделении иллюзий, намереваясь по осени без экзаменов поступить в Академию художеств. Ходили слухи, что ее отец – знаменитый мастер иллюзии, и якобы Николаич, наш директор, считает огромной честью, что мэтр Погодин отдал дочь именно в его школу. Мне не особенно верилось, пока однажды Катин папаша не вздумал нас посетить. Я сама не видела, но надежные люди рассказывали, что это было еще то зрелище!

Преподаватели выстроились при входе в два ряда, директор только что ковровую дорожку не раскатывал. Папаша – толстый, носатый, воплощенная надменность – ноги об него вытер, прошел сквозь учителей и несколько минут поговорил об успехах любимой дочери с Антониной, умудрившись ни разу на нее не взглянуть, как та перед ним ни прогибалась, хихикая и строя свои рыбьи глазки. Да и вообще его лица никто толком не разглядел – не захотел он его профанам лишний раз показывать. Одно слово – мастер.

Рядом с Погодиной, изящно облокотившись о верстак, сидела красивая девушка с длиннющими черными волосами, в стильном белоснежном костюмчике, закинув ногу на ногу и покачивая в воздухе лакированным остроносым сапогом на десятисантиметровой шпильке. Кожа у нее прямо светилась изнутри, как старинный фарфор; в чертах лица было что-то азиатское. Я невольно вздрогнула: показалось, что на тыльной стороне ее левой ладони сидит огромный паук. Но, приглядевшись, я поняла, что это просто татуировка в виде иероглифа. Девушка приветливо взглянула на меня, улыбнулась и заговорщицки подмигнула. Я машинально расплылась в ответной улыбке.

– Так я о чем? – Антонина почесала кончик носа и продолжила хождение по мастерской, прерванное моим приходом.

– В сочетании с посмертной маской… – мелодичным голоском подсказала черноволосая девушка.

– Ах, да. Суть проблемы совсем не в том, является ли посмертная маска из замороженной крови произведением искусства. Дело в том, что все современное искусство – абсолютно любых жанров, начиная с ваяния и кончая театром, – нехудожественно. Этой категории больше не существует, она умерла. Отошла в прошлое. Парадокс, не так ли? Кто-то хочет возразить? – Антонина грозно воззрилась на Ивана, который с серьезным видом помотал головой. – Функция произведения искусства в наше время – как, впрочем, и в любое другое – донести до зрителя определенную информацию. Но сейчас это – невероятно трудная цель, которую приходится достигать любыми средствами, в число коих художественность больше не входит. Только так потрясенный, насильственно выбитый из обычного дремотного состояния современный обыватель способен воспринять нечто новое и непривычное. Тем более если художник оперирует такими категориями, которые обывателю не могут привидеться даже в горячечном бреду. С каждым десятилетием уменьшается количество людей, которые могут хотя бы понять, – я не говорю уже о том, чтобы творить самим. Этот процесс отупления масс пугающе стремителен…

Я тайком огляделась по сторонам. Все внимательно слушали, как будто им было ужасно интересно. Я-то с трудом понимала одно слово из десяти, а общий смысл речи от меня и вовсе ускользал. «Как бы Антонина не заметила. Еще выставит меня отсюда, массовую обывательницу», – с тревогой подумала я, принимая умный сосредоточенный вид.

– …Итак, взяв за отправную точку творчество Энди Уорхола, в развитии современного искусства я усматриваю два вектора: отсутствие художественности и синтез жанров, то есть тенденцию к слиянию различных его видов в нечто единое. И то и другое – заметьте, я не просто так говорю – имеет прямое отношение к Чистому Творчеству…

Похоже, я угодила на этот спецкурс по ошибке. «Если и дальше все пойдет в том же духе, я вылечу после первого же зачета, – тоскливо подумала я, чувствуя себя непоправимо тупой и необразованной. – Нет, после первого вопроса».

Антонина остановилась у окна, задумчиво глядя на свое отражение.

– В Историческом музее, на выставке, посвященной снятию блокады, меня поразила одна инсталляция: своего рода ширма длиной около десяти метров, сплетенная из человеческих волос, связанных девятьюстами узелками. Невероятная хрупкость и грандиозность одновременно! Нехудожественно? Да, бесспорно, но ведь потрясает. Или другой пример. Представьте себе: Финляндия, музей современного искусства, расположенный в естественных пещерах на глубине более пятидесяти метров под землей. Идешь по темному каменному коридору. В стенах – узкие ниши, из которых пробивается слабое мерцание, как будто отблески магмы. И вдруг коридор заканчивается круглым озером-колодцем, в центре которого – медленный, неумолимый водоворот, черная дыра, где исчезает все сущее. Сверху на гладкую поверхность озера падает столп бледного, невероятно далекого дневного света. И тишина.

– Сильно, – уважительно сказала темноволосая девушка.

«Тоже мне, произведение искусства. Штирлиц попробовал слив. Слив не работал», – подумала я скептически, хотя нарисованная Антониной картина меня, прямо сказать, впечатлила.

– Очень лаконично и просто, почти примитивно, – сказала Антонина. – Но эта простота гениальна. И вот еще – название. Как вы думаете, какое?

– «Все там будем», – угрюмо предположил Иван.

Антонина сделала отрицающий жест.

– Композиция называется «Wake up».

– «Проснись», – перевела Погодина. – Ишь ты.

Я впала в философскую задумчивость и пропустила несколько секунд разговора.

– Таким образом, – продолжила Антонина, обращаясь к Погодиной, – разложившиеся свиные туши в формальдегиде и посмертные маски из замороженной крови, которые ты видела на выставке в Дрездене, также великолепный образец современного искусства, предназначенного запугивать, озадачивать и потрясать.

Погодина довольно невежливо пожала плечами.

– А теперь вернемся к нашим баранам. Кто-нибудь обратил внимание на материал? Геля?

Я вздрогнула:

– Что?

– Из каких элементов состоит композиция «Проснись»? – нетерпеливо спросила Антонина.

– Ну… вода.

– Еще?

– Пещера.

– То есть – земля. Дальше.

– Свет, – напрягшись, выдала я. – Искусственный и дневной.

– Отлично, – кивнула Антонина.

– Воздух!