Анна Гурова - Дракон мелового периода

То, что последовало за этим озарением, возможно, было подсказано мне кем-то из иных сфер мира, но в тот миг я просто совершила спонтанный, отчаянный и бессмысленный поступок. Я выхватила из кармана обрывок страницы засунула его в рот и, давясь, проглотила.

Через мгновение Джеф осознал, что я делаю. С диким воплем ярости он налетел на меня и принялся разжимать мне челюсти. Но опоздал. Старая бумага мгновенно расползлась в неаппетитную кисловатую кашу. Я с трудом проглотила ее и показала Джефу язык. Сторож отшвырнул меня. Он выглядел, как буйный сумасшедший. Я упала на пол, проехалась по нему, подняв тучу черной золы, и осталась валяться, корчась от истерического смеха. Я смеялась и не могла остановиться, хотя и понимала, что через несколько секунд меня, скорее всего, просто придушат.

– Ты хоть понимаешь, что натворила?! – заорал Джеф, обретя дар речи.

– – Я выхожу из тьмы луны! – задыхаясь от смеха, цитировала я. – Я цветок, рожденный в ночь равноденствия! Моя тень... падает на землю... а образ... ха-ха-ха!.. отражается в воде!

Вопреки моим ожиданиям, Джеф не стал душить. Он отошел к постаменту Луначарского, на кором лежала Книга Корина, и долго стоял, повернувшись ко мне спиной. Если бы это был не Джеф, а кто-нибудь другой, я бы сказал, что он плакал. Постепенно мой истерический смеу утих, и я приняла сидячее положение. Джеф наконец обернулся. На вид он был спокоен. Бесполезная книга была у него в руках.

– Ну что, закончим. – сказал он. – Нет, можешь не вставать. Всего несколько слов на прощание. Лишив силы единственный в мире экземпляр Книги Корина, ты, безусловно, заслуживаешь смерти. Но я тебя не убью. Это было бы слишком просто.

Джеф склонился ко мне, и я отшатнулась – ни на одном лице я еще не видела столько ненависти.

– Я обещал рассказать, что такое субпространство. Оно выглядит именно так, как ты описывала – жуткий серый и безлюдный мир. А знаешь, почему он серый? Потому что цвет – это иллюзия. Наш мир насквозь пропитан иллюзиями. Людям комфортнее и приятнее жить в окружении миражей. Субпространство – это истинный облик нашего мира. Так он выглядит, когда иллюзия полностью уничтожена. Вспоминай об этом всегда, когда захочешь заняться Чистым Творчеством. Если захочешь.

Джеф выпрямился, обошел меня и направился к двери.

– И еще. – донесся с лестницы его голос. – Когда ты в следующий раз провалишься в серый мир, не удивляйся, если встретишь там оборотня.

Шаги Джефа затихли на лестнице. Я еще несколько минут сидела на полу, не веря своему счастью. Угрозы не отложились в сознании. Главное – я осталась жива! И Джефу не досталась Книга! Впрочем, не досталась она и мне. Мне досталось проклятие. И – черт! – как же отсюда выбраться?! Эйфория мгновенно прошла. Я вскочила на ноги, нащупала стену и побрела в кромешной тьме к дверям. Проклятый Джеф, все-таки отомстил! Мы пришли сюда через серый мир. В реальности тут завал, значит, надо выбираться тем же путем. Но в сером мире меня поджидает оборотень. Получается, я здесь похоронена заживо?

В любом случае, оставаться в подземелье я не собиралась. Нащупав лестницу, я отправилась искать выход. Я одолела два пролета, а лестница все не кончалась. Еще этаж, еще... никаких следов завала, никакого запаха гари... воздух свежий, как из кондиционера. Последний пролет... и передо мной забрезжил свет. Бледный естественный свет. Я бегом кинулась наверх и оказалась в вестибюле – совершенно целом, пыльном, с рядами вешалок и скамейками по стенам. У входной двери в кадке стояла, растопырив мертвые листья, засохшая пальма. Сквозь закрытые жалюзи внутрь пробивался рассеянный свет. В просветах между пластинками мелькала темная зелень деревьев.

Я подошла к входной двери и толкнула. Она оказалась не заперта. Небо, перламутровое по краям, над головой было голубое, а ближе к закату – холодно-розовое. Обычное июньское небо ясной белой ночью. Когда глаза адаптировались, я осмотрелась. Меня окружал знакомый пейзаж. Заросший двор библиотеки, бетонный забор, проходная. Ворота настежь. Веет теплый ветер. Я поглядела наверх и увидела пять этажей кубического белого здания библиотеки.

«Мне почему-то казалось, что она серая. – подумала я, выходя из библиотеки. – А на самом деле она белая».

Оказывается, горящая библиотека на самом деле никогда не горела. Все десять лет это была потрясающе правдоподобная, устойчивая и сложная наведенная иллюзия.

Я иногда задумываюсь – как на самом деле мир устроен? То есть вообще-то я об этом часто думаю. Последнее время так и вообще постоянно. Может, я бы и не думала, но жизнь заставляет. Иногда мне кажется, что мир похож на матрешку: множество слоев, которые по сути – одно и то же. Как иначе назвать то, что я сейчас вижу в телевизоре?

На улице темная пелена дождя, в комнате полумрак, из форточек сочится сырой холод. Дождь идет третий день. Лето, считай, уже кончилось, питерская норма по солнечным дням выбрана еще в мае. Я сижу дома, никуда не хожу никому не звоню, и мне тоже никто не звонит даже Хохланд – у него сессия. Видеть никого не хочется, настроение отвратительное. Валяюсь на диване с утра до вечера и смотрю телик.

На экране МТБ, «русская десятка». Бледная физиономия какого-то малолетнего рэпера в темных очках, с задранным носом. На заднем плане в разноцветных огнях мелькают всякие девчонки, каблуки, коленки, негры, бокалы с коктейлями, банки с пивом – в общем, примерно то, что я в пьяном угаре видела в «Мираже». Что там снизу написано? О, знакомое название, «Манга». Песня какая-то новая – «Не смотри в окно».

М-да, очень глубокомысленно. Так это и есть Тимофей Китахара, Маринкина любовь? Ну-ка, полюбопытствуем... Лет шестнадцати, тощиий, инфантильный. Лицо на первый взгляд самое обычное, мальчишеское, ужасно самоуверенное... только неподвижное, будто ненастоящее. Оно и есть ненастоящее. Я-то вижу, что этот пацан – начинающий мастер иллюзии. Наверно, сын продвинутых родителей, наследственный иллюзионист, иначе бы такого маленького, недоученного, не пустили на телевидение. Хотя кто знает, сколько ему лет на самом деле? Может, уже шестьдесят. Глаза-то он прячет.