Анна Гурова - Дракон мелового периода

– С ума сошел. – сердито сказала она наконец. – Змеюка – метра три длиной. Она ж его проглотит в один присест.

– Сначала задушит в кольцах. – подсказала я. – А потом медленно-медленно проглотит и будет месяц отлеживаться в логове и переваривать...

– Дурацкий повод для шуток. – резко сказала Машка.

– А я и не шучу. – спокойно ответила я.

Бросив недомытую посуду, Машка решительным шагом направилась в дом.

– Топор с собой возьми. – посоветовала я. – На всякий случай.

Над меловым карьером догорал закат. В косых лучах заходящего солнца карьер казался багровой раной на зеленом теле луга. Над ним висел тонкий месяц, похожий на кривую саблю. Меловое озерцо на дне карьера полностью утонуло в вечерней тени и выглядело почти черным – этакий тягучий неподвижный смоляной омут.

– Ты заметила, как рано сегодня стемнело? – приглушая голос, спросила Машка, слезая с велoсипеда. – Это потому, что ночи длиннее становятся. Где там наш охотничек? Силки ставит?

Мы с Машкой оставили велики у опушки леса и неторопливо пошли к карьеру. Машка чуть задержалась, отвязывая от багажника остро заточенный топор.

У самого карьера внезапно возник, поднявшись с земли, Мишка.

– Явились-таки. – проворчал он. – Две дурищи.

От Мишки отчетливо пахло вяленой рыбой. Никакого оружия при нем заметно не было.

Машка с Мишкой немедленно вступили в перепалку, обвиняя друг друга в отмороженности, придурковатости и скрытности.

– Тихо вы! – выступила я в роли миротворца. – Орете так, что в Утишье слышно. Все уже, мы здесь. Давайте охотиться вместе.

– Я сюда не охотиться пришел! – рявкнул разозлившийся Мишка, обращаясь к моей сестре. – А тебя выручать, балда!

– Так я тебе и поверила. – ядовито бросила Машка и отвернулась. Голос у нее был обиженный. Мне стало стыдно – как-никак они поругались благодаря моим интригам.

– Ну, пожалуйста, не ссорьтесь! – воззвала я. – Дракон услышит.

Эти слова привели спорщиков в чувство, и они замолчали, сердито сопя. Я обвела пристальным взглядом окрестности. Но вокруг было так тихо и безлюдно, как бывает только в настоящей глухомани. Единственными движущимися объектами были только мы, уходящее за лес солнце и восходящий месяц. Я окинула вглядом засыпающий луг и подумала, что он просто притаился до поры, а в полночь все его цветы и травы очнутся и явят миру свои волшебные свойства.

Мы подошли к краю карьера и несколько минут внимательно разглядывали его во все пять глаз.

– Абсолютно марсианский пейзаж. – невольно понижая голос, высказалась я.

– Ты что, на Марсе была?

– Нет, по телику видела. Камни, камни, трещины, зубцы, все багровое, и никаких признаков жизни.

– Это верно. – кивнула Машка, поглаживая рукоятку топора. – Никакого шевеления. Блин, как же эта змеюка все-таки ожила, не представляю! Может, от тепла? Или от сотрясения почвы?

– Может, дракон все там же, в ручье с хариусами? – подумала я вслух.

– В ручье его нет. – негромко сказал Мишкаo – Я же за ним следил. Он там только охотится, а потом возвращается сюда.

– А почему сюда? – угрюмо спросила Машка, еще не переставшая обижаться. – Почему не в Утку? Там, кстати, и пищи больше. Браконьеры, скотина, школьники на каникулах...

– В Утке для него слишком грязно и шумно – возразил Миша. – Катера, лодки, сети. Он любит, когда тихо.

– А взрывы? – спросила Машка. – представляете, придут завтра рабочие, заложат шашку, рванут, а дракон на них как выскочит!

– Мишка же сказал, что днем дракон болтается по лесу...

– Если серьезно... – негромко произнес Мишка, и мы сразу замолчали. – Если серьезно то я думаю, что дракон сейчас там.

И Мишка показал в сторону смоляного озерца на дне карьера.

Мы дружно посмотрела вниз.

– Вполне вероятно. – помолчав, согласилась я. – Что-то в нем есть такое... зловещее.

– А давайте я камень кину! – кровожадно предложила Машка.

– Не надо ничего кидать. – решительно остановил ее Миша. – Не надо шума. Предлагаю другое – садимся здесь, разводим костер и ждем.

– Чего ждем?

– Пока дракон не вылезет сам.

– И придет на огонек?

– Огонь животных притягивает. – авторитетно сказал Миша. – Но одновременно и отпугивает. На это и расчет. А мы посмотрим на змея вблизи и попробуем установить контакт.

– И как ты себе этот процесс представляешь.

Миша пожал плечами:

– Увидите. Главное – не мешайте.

Машка немного поворчала себе под нос, выражая сомнение в Мишкиных планах, но, по-моему больше для порядка. Поскольку других планов у нас не было, а лезть в озеро с топором наперевес, как мечталось Машке, я отказывалась категорически, мы поступили по-Мишкиному. Набрали в лесу валежника, разожгли костер. Мишка достал из кармана куртки мятый батон и предложил желающим поджарить его над огнем, а сам расселся на траве и принялся грызть семечки.

– Рыбу половить в озере не желаешь? – поддела его Машка. – Некоторые психи ловят. Там, говорят, водятся слепые рыбы. Не иначе как радиоактивные. Сами белые, вместо глаз – два бугорка, а вместо плавников – ножки...

Солнце зашло совсем, и небо стало густо-синего цвета. У самой вершины синего купола на наших глазах таяли прозрачные облачка и одна за другой загорались звезды. Месяц улыбался нам сверху кривой улыбкой. Из темного провала мелового карьера веяло холодом и угрозой. Я устроилась так, чтобы между мной и карьером оказался костер.

– Как же змеюка все-таки ожила? – опять затянула Машка. – Может, она не окаменела, а вспала в спячку, и солнце ее пробудило?

– Мы этого никогда не узнаем. – отрезала я.

Как бы ни были мне симпатичны Машка с Мишей, рассказывать этим деревенским подросткам о Чистом Творчестве я не собиралась.

– Один мой родственник. – задумчиво сказал Миша. – умел оживлять птиц.

Я навострила уши. Машка недоверчиво хмт, пула;

– Мертвых?

– Нет, искусственных. Например, деревянных или нарисованных. Вырежет «птицу счастья» – знаете, такие, на нитке крутятся – а она улетает.

– Фигня все это. – пренебрежительно бросила сестра.

– Правда! – обиделся Мишка. – Ну то есть не правда, но слухи такие ходили. Мне мать в детстве рассказывала.

– А кто он был, этот твой родственник? – вкрадчиво спросила я. – Колдун?

– Нет, конечно. Какие колдуны при советской власти? Да он много кем побывал. Мать рассказывала, его у нас не любили. Бродяга, дескать, лентяй, на земле работать не хотел... Ну да ничего, у прапрадеда еще восемь сыновей было, все нормальные мужики. На столяра-краснодеревщика в Череповце учился, на Северном флоте служил, а потом уехал в Питер, поступать в полиграфический техникум. Тогда многие уходили. Как раз колхозы начали создавать. Так и ушел, как прапрадеда раскулачили... И больше не возвращался.