Андрэ Нортон - Год Крысы

Я сидела и наблюдала, как Хинккель-джи меряет комнату шагами, А я вспоминала — не ужас, представший нашим глазам, но кое-что другое. Появление Хинккеля, сила его рук, обнявших меня, и то, как мне не хотелось, чтобы он их разжал. Но ведь эти чувства шли вразрез со всем, что я знала. Можно быть другом мужчине, можно быть ему товарищем в каком-нибудь деле. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его, сбросившего верхнюю мантию, хмурого, шагавшего тяжело, словно по караванному пути. Я не вошла в пору — я не могла! Неужели ожерелье Равинги делает это со мной?

И Хинккель… я обхватила себя за плечи. Я почти ощущала его объятия. На что… на что будет похоже…

Он остановился прямо передо мной.

— Слишком много тайн. Но я знаю, что точно сделать, — я должен продолжать поиски, должен выяснить, что все это значит. Кроме того, мы не можем путешествовать так медленно. Все эти обозы, все эти придворные, с которыми нужно нянчиться… Я должен закончить круг по королевствам как можно скорее. Послания не имеют той силы, что мое личное появление. Поэтому мы оставим позади придворных и большую часть обоза. Сегодня ночью я объявлю об этом.

— Многие будут сердиты, — сказала я.

«Мы» — подразумевал ли он этим, что не собирается оставлять меня позади?

Я разослал гонцов. Дважды Алитта напомнила мне о тех, кто обязательно должен ехать с нами. Но отбор участников путешествия во время путешествия — у меня возникло странное ощущение, что с моих плеч упал некий груз. Тот круговорот церемоний, раздражавший меня с самой коронации, слегка утих. То, что я был вынужден открыть секрет, который может стать спасением для Внешних земель, дало мне такое удовлетворение, какого я не испытывал с тех времен, когда объезжал годовалых па-ориксенов, пока они не начинали отзываться на малейшее прикосновение к поводьям.

Те, кого я призвал во дворец, явились, и я изложил им мою волю. Может, в душе они и проклинали меня, были возмущены моими приказами, но все же они слушались. Они ушли, осознав, что изменений в новом плане не будет.

Я постоянно ощущал присутствие Алитты, на коленях у которой дремала Касска. Я решительно выбросил из головы дразнящие воспоминания о ней в моих объятиях. Как же это могло показаться таким настоящим? Мы играли в игру, не было никаких причин, чтобы это стало реальностью. Наши тела просто не могли, не должны были так отзываться… Алитта не вошла в пору, так что моя реакция на нее наверняка была вызвана талисманом, который дала ей Равинга…

Последним ко мне пришел мой отец. Когда я обрисовал ему то, что необходимо сделать, он кивнул.

— На церемонии времени не осталось, — согласился он. — Путешествуешь налегке — путешествуешь быстро. И время должно служить нам, а не мы ему. Но остается еще одно… о тебе и так говорят как о варваре, а это даст им лишний повод для болтовни.

— Болтать будут всегда. Но что должно быть сделано — я сделаю, несмотря на них.

Он странно, изучающе смотрел на меня.

— Не будь уверен, что ты так уж одинок. Однако пусть болтуны повторяют свои сказки. Что я могу сделать — я сделаю. Верни мне мой штандарт полководца. И я соберу такую армию, какой никто не видел уже десятки десятков сезонов,

Я был уверен, что он на это способен. Армия была его жизнью, и он страдал, когда ее распустили, а остатки ушли в дорожную стражу.

Внезапно к нам подошла Алитта. Она протянула листок пергамента, взятый со стола у нас за спиной. На нем было всего несколько строк, но написанных такими темными чернилами, что они сразу притягивали взгляд. Как она так быстро сумела его подготовить, было одной из ее собственных тайн.

Я показал листок отцу. Когда он кивнул, я подошел к столу, взял маленький комочек тягучего клея, Прижал его к пергаменту и раскатал валиком. Затем прижал к блестящему красному пятну свой перстень, оттиснув собственную эмблему. Подписав документ, я передал его отцу.

Все люди никогда не сравняются в талантах. Я не был прирожденным воином, хотя в случае нужды мог взяться и за оружие. Однако у меня были другие способности — я до сих пор не был уверен, какие именно. То, что я дал моему отцу, было делом, ради которого он жил, и в ответ он отдавал мне свою верность.

Алмазная королева смотрелась в зеркало.

— Хорошо сделано, Лувания. — Она уже не изучала свое отражение, а повернулась к ждущей служанке, которая только что закрепила ее высокую, похожую на веер корону.

— Ваше величество, как всегда, вам будут завидовать.

Юикала рассмеялась.

— Хорошие слова для поддержки, Лувания. Мы были вместе уже много сезонов. Твои умения хорошо мне служат. Я доверяю тебе как никому другому. Сколько моих тайн ты хранишь в душе?

— Ваше величество, а сколькими вы делились со мной?

Юикала совсем отвернулась от зеркала.

— Даже не сосчитать. А этой ночью я доверю тебе еще одну.

Со стола перед ней она взяла запечатанный роговой флакон.

— Лувания, один человек оспорил волю Высшего Духа, ранил меня — не тело, но душу. Его охрана должна ослабеть настолько, чтобы с ним можно было покончить. Разве твоего супруга не убил песчаный кот? Разве Высший Дух доволен тем, что дикие звери свободно разгуливают по нашим городам, живут в наших домах?

Первая служанка Юикалы неподвижно стояла, слушая королеву. Лицо ее оставалось бесстрастным. И эта бесстрастность была ответом королеве.

— Ты очень ловка, Лувания. Я прекрасно знаю, как ты умело действуешь при случае. Эта тварь, что нынче в милости, будет на пиру. А там всегда для него ставят миску с водой. — Она протянула ладонь, в которой лежал роговой флакон.

— Сможешь ли ты быть достаточно ловкой на прощальном пиру? Очисти двор от этой грязи, что обрушилась на нас.

Женщина ничего не ответила, глядя на флакон в руке королевы.

Затем она прошептала имя:

— Нитаота…

— Воин величайшей отваги, охотник величайшего мастерства. Ты должна взять цену его крови.

Лувания по-прежнему не сводила взгляда с того, что держала королева. Затем медленно взяла флакон и прижала его к груди, словно могущественный амулет.

Пир не был веселым. Я была уверена, что большинство присутствовавших предпочло бы оказаться где-нибудь в другом месте. Выбор весьма уменьшившегося количества спутников, которые выедут вместе с Хинккель-джи на закате следующего дня, был весьма деспотичен. Многие из его первоначальной свиты оказались серьезно задеты тем, что он решил их оставить, или кипели от негодования. Конечно, среди последних были и обе королевы, имевшие право считаться наиважнейшими персонами. Сапфировая королева сидела справа от Хинккель-джи, Юикала — слева. По собственному выбору я села рядом с Аломпрой. За спиной Хинккеля занял свое место Мурри. Чуть в стороне стояли слуги. Как и в течение всего времени путешествия, Юикале прислуживала женщина, которая уже очень долго находилась в ее свите.