Юрий Нестеренко - Крылья

2) никто из команды даже в мыслях не допускает, что на борту может находиться чужак, а аньйо, как я уже могла убедиться, склонны видеть то, что ожидают увидеть, а не то, что есть на самом деле;

3) моя верхняя одежда весьма напоминает робу, какие носят матросы в такую пору, и капюшон в холодную и промозглую погоду можно будет надвинуть поглубже, не вызвав подозрений. Правда, даже в капюшоне рост у меня был ниже, чем у среднего матроса, но и тут все не так страшно — за одиннадцать месяцев своего путешествия я несколько подросла. Вот, правда, туфли мои не похожи на грубые матросские башмаки, но будем надеяться, у них найдутся дела поважнее, чем пялиться на мои ноги.

Были, конечно, и другие уязвимые места. Если судно невелико, значит, невелика и команда, а тогда могут заметить, что появился лишний аньйо. Особенно если все роли при разгрузке четко расписаны заранее и я окажусь, как говорится, лишним камнем в кладке. Хотя это вряд ли — нарушителей закона редко отличает высокая дисциплина, даже если это илсудрумцы… Или со мной могут заговорить. Сделать вид, что простыла и осипла? Сошло бы в толпе, но не на корабле, где все друг друга знают. Однако была ли у меня лучшая альтернатива? Я решила, что в худшем случае фактор неожиданности остается все же на моей стороне и спрыгнуть за борт я успею. Хотя лучше бы, конечно, отложить купание до более теплых времен.

Несколько дней я провела в полной темноте, экономя последние остатки масла. Мои глаза настолько привыкли к мраку, что различали даже самый слабый проблеск света; так, хотя крышка люка прилегала плотно, я теперь уже видела, когда дневной свет очерчивает ее едва заметной каймой, и таким образом различала время суток. Слух тоже обострился, и, приникая ухом к борту, я по звуку рассекаемой корпусом воды делала выводы о скорости корабля. Доносились до меня и команды, которые выкрикивал на палубе боцман. И вот, когда в вечерних сумерках корабль лег в дрейф, я поняла, что решающий этап близок.

Я зажгла лампу, готовая задуть ее при первых звуках со стороны люка. Предстояло выполнить еще одну деталь моего плана. Я достала пригоршню зерен и бросила на пол, сидя на ящике с прутом наготове. Свет лампы тут же отразили глаза-бусинки, и из темноты в освещенный круг высунулась острая бурая мордочка. Йаги меня совершенно не боялись, потому что в последние дни я их кормила. Делала я это, конечно, не из любви к этим шестиногим голохвостым тварям — кто их вообще любит? — а ради этого вот момента. Молниеносный удар прутом — и грызун, отчаянно пища, засучил лапками в агонии. Дождавшись, пока он затихнет — еще не хватало, чтобы тяпнул за палец! — я сунула мертвого йага в карман своей верхней одежды, перебралась за лестницу, спряталась среди тюков с мехами, и потушила лампу.

Теперь оставалось только ждать.

Ждать пришлось довольно долго. После заката прошло несколько часов, прежде чем до меня донесся отдаленный лязг разматывающейся цепи и плеск упавшего в воду якоря. Затем наконец открылся люк, впустив свет фонаря и уличный холод.

Я застыла с бешено стучащим сердцем, когда матросы склонились над первым ящиком. Но они ничего не заподозрили. Просто подняли его и потащили наверх.

Разумеется, я приняла меры, чтобы ящики выглядели как нетронутые. Даже, орудуя прутом вместо молотка, заново вбила гвозди, чтобы крышки держались. Бутылки снова лежали внутри под слоем зерна и даже весили почти столько же. Дело в том, что… не знаю, стоит ли об этом рассказывать, но раз уж это тоже помогало моему плану… Короче, сами понимаете, специально оборудованного туалета в трюме не было. А я все же слишком чистоплотна, чтобы разводить скотство там, где живу. Мочиться в бутылку ужасно неудобно, даже если использовать отбитое горлышко другой бутылки в качестве воронки, но… Кстати, руки после этого я тоже мыла дралигамским тринадцатого года.

Матросы вытаскивали один ящик за другим; как я и предполагала, меха их не интересовали — легальный груз предназначался для легального порта. Только бы получатель не полез обследовать первый ящик, пока из трюма еще не извлечен последний… Правда, и в этом случае сохранялся шанс — несколько ящиков остались нетронутыми, я просто не успела до них добраться.

Вот наконец и последний ящик, помеченный крестом, двинулся наверх на руках матросов. Я чуть выждала, выбралась из своего убежища и, держа дохлого йага за хвост, направилась следом за ними.

Погода полностью благоприятствовала моим планам: не просто безлунная ночь, но еще и густой туман. Вряд ли это было простым везением — скорее всего, туманы в это время года бывали здесь часто, и капитан специально ждал такой погоды для нелегальной разгрузки. Сквозь туман бледным пятном подрагивал впереди огонек сигнального костра. Только он и позволял определить, что до берега было порядка двухсот локтей.

— Чего шляешься без дела? — Кто-то из корабельного начальства все же заметил, как я выхожу из трюма одна и без всякого груза.

Вместо ответа я показала ему йага. Как я уже сказала, этих тварей никто не любит, а моряки особенно. Так что если матрос задержался в трюме, чтобы прикончить одну из них, — это повод похвалить его, а не ругать. Боцман (или это был сам капитан?) буркнул что-то одобрительное, я швырнула тушку за борт и направилась туда, где матросы грузили ящики на лодки.

Первый баркас уже отчалил и почти скрылся в тумане, второй пока висел за бортом. Я немного посуетилась вокруг, имитируя помощь при погрузке, а когда ящики наконец были уложены, одной из первых забралась в лодку, чтобы занять носовую банку. Самая подходящая позиция: остальные гребцы сидят к тебе спиной, а рулевому за ними тебя не видно. К счастью, оспаривать у меня это место никто не попытался. Как только расселись остальные матросы, баркас спустили на воду, и я вместе с остальными налегла на весла.

Только когда мы отошли от корабля, я наконец впервые разглядела судно, на котором провела около месяца. Это была двухмачтовая шхуна, судя по всему, быстроходная и маневренная — идеальный корабль для контрабандистов. Впрочем, долго любоваться ею мне не пришлось, ибо уже через несколько мгновений она была лишь призрачным силуэтом, а затем и вовсе растаяла в мутном мареве. Мне стало интересно, как моряки собираются отыскивать ее на обратном пути, а может, они останутся на берегу и подождут, пока туман рассеется? Сидя спиной к берегу, я не видела огня, и вскоре мне стало казаться, что мы вообще никуда не плывем. Море было спокойно, воздух неподвижен; в полной тишине слышался лишь негромкий равномерный плеск весел.

Ночь, туман, холод и беззвучие создавали странное ощущение — словно это уже не наша реальность, словно мы уже умерли и дрейфуем где-то между мирами и будем дрейфовать так неведомо сколько…