Юрий Нестеренко - Крылья

Но покрой этого костюма был еще хуже: рукава разной длины и пришитые под разным углом, один выше другого, со штанинами похожая история.

Надеть этот кошмар можно было, только скособочившись. Жирное чудище остановилось, с улыбкой (о боже, видели бы вы эту улыбку!) протягивая костюм мне. Я в ужасе попятилась и наткнулась на другого урода.

Багровая опухоль' занимала у него полголовы, из-за чего лицо съехало на другую сторону. Он бросил мне под ноги пару туфель с длинными матерчатыми носами. При ходьбе такие носы непременно должны загибаться, вынуждая постоянно спотыкаться того несчастного, кто их наденет, — для чего, очевидно, и были придуманы.

Даже если бы меня окружали рослые, сильные вражеские воины в полном вооружении, я бы не испытала такого ужаса. У меня даже на какой-то, хоть и очень краткий, миг мелькнула мысль бежать вдогонку за капитаном «Королевы морей». Все-таки он был всего лишь жадным, бесчестным негодяем, жестоким лишь в той мере, в какой этого требовал его бизнес. Он не был полусумасшедшей старухой, которая, комплексуя из-за собственного уродства (уж не знаю, врожденного или приобретенного в старости), окружает себя теми, кто еще безобразней, чем она сама. Я бросила быстрый, но внимательный взгляд на гвардейцев у трона и поняла, что это касается даже их. О, никаких врожденных дефектов — сделав своими стражами выродков, принцесса осрамила бы себя перед гостями, — но лицо одного солдата было рассечено глубоким шрамом, проходившим в том числе и через рот, отчего у него получилось как бы четыре губы, а на левой руке другого не хватало пальцев. К боевым ранам отношение совсем не то, что к врожденным аномалиям, никто не станет смеяться над шрамами воина — и все же из всех своих солдат Анкаха предпочла выбрать именно этих.

Следом за ужасом волною накатил гнев. Мало того, что меня продали и купили, как какую-нибудь тряпку или побрякушку, так эта тварь еще считает, что я с моими изящными, пропорциональными крыльями такая же уродина, как эти? На себя бы посмотрела!

— Надень это! — приказала Анкаха.

— Сама надевай, если подобные наряды в твоем вкусе! — воскликнула я. Я хотела еще добавить, что, во всяком случае, некрасивее она от этого точно уже не станет, но в последний момент сдержалась.

— Раздеть ее! — велела принцесса все тем же равнодушным тоном.

Уроды, уже окружившие меня со всех сторон, набросились на меня, спеша исполнить приказание. Сразу несколько рук — сухих, жирных или скрюченных — вцепились в остатки моей рубашки. Кривясь от отвращения, я заехала кому-то в нос локтем, другого ударила сапогом под колено, а еще двоих хлестнула по лицам крыльями. Рубашку они все-таки разорвали — это было нетрудно, — но, получив еще пару ударов, отступили с клочьями в руках. У двоих из ноздрей текла кровь, один, подвывая, дул на сломанный палец, опухавший на глазах.

Старуха сделала знак своим стражникам, и они, сунув в ножны мечи, шагнули вперед. Вот это было уже серьезно — каждый из них был выше меня на голову, да и в плечах заметно шире.

Я попыталась отскочить — пожалуй, между статуями они бы долго за мной гонялись, путаясь в портьерах и драпировках, — но уроды, вновь сомкнувшись, задержали меня. В следующую секунду меня схватили сильные грубые руки, и я поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Может, мечи у них были и бутафорские, но мускулы — вполне настоящие.

«Ладно, — сказала я себе, — будем считать, что это я тут принцесса. Такая богатая, капризная и избалованная, что считаю ниже своего достоинства одеваться и раздеваться самой. За меня это делают слуги. Давай, холуй, сними со своей госпожи сапоги», — думала я, презрительно глядя на солдата, копошившегося у моих ног.

Вскоре я осталась стоять совершенно голой. Мою одежду сразу куда-то унесли. На ковре передо мной лежал шутовской наряд. Альтернатива была очевидной — либо надеть это, либо оставаться нагишом.

Я выбрала второе. Как я уже говорила, в Ранайе хоть и не ходят в таком виде по улицам, но неприличной нагота не считается. Правда, судя по взглядам, которые устремили на меня Анкаха и ее уроды, на Ктито, несмотря на жаркий климат и легкость повседневной одежды, были другие обычаи. Здесь, как видно, полностью обнажаться разрешалось только статуям. Не знаю, почему к живым аньйо относились иначе — может быть, здесь нагота считалась символом крайней бедности… Казалось бы, мне-то что до их предрассудков, но под этими взглядами я вдруг ощутила то же, что много лет назад в детстве, когда Ллуйор с осуждением смотрел на мои босые ноги: чувство, что нечто, всегда казавшееся тебе нормальным и естественным, на самом деле постыдно и унизительно. Но я подавила рефлекторное желание прикрыться крыльями. Мои враги не должны заметить, что я испытываю хоть малейший дискомфорт.

Пауза затягивалась. Я стояла под их взглядами и думала: «Смотрите-смотрите. Где вам еще доведется увидеть красивое, совершенное тело? Уж точно не в зеркале!» Лицо Анкахи вдруг болезненно дернулось, словно она прочитала мои мысли, а может, это был просто нервный тик.

Тут я почувствовала легкий сквозняк — должно быть, сзади бесшумно открылась дверь, и чей-то голос сказал:

— Светлейшая, посланник Гантру Их-Зар-Кан ожидает твоей аудиенции!

Анкаха досадливо поморщилась, отчего ее мелкие морщины собрались в крупные складки, но государственные дела были важнее какой-то строптивой рабыни.

— В карцер ее, — нетерпеливо махнула рукой старуха, и стражники, ухватив меня под локти, повели куда-то за драпировки. Естественно, одежду мне так и не вернули.

За занавесями, как я и ожидала, оказалась дверь. Меня провели по длинному пустому коридору с маленькими оконцами под потолком, затем по узкой, явно не парадной лестнице на четыре пролета вниз.

Там стояли еще двое стражников. Один из них, звеня ключами на большом кольце, отпер тяжелую, окованную железом дверь. За ней начинался еще один коридор, пол, стены и потолок которого были уже не мраморными, а выложенными из крупных желтоватых камней, а окон не было вовсе. Единственным источником света служили редкие бронзовые светильники на стенах. Я поняла, что нахожусь под землей — что, разумеется, было неудивительно. За поворотом коридора начались железные двери; одну из них мои конвоиры открыли и втолкнули меня внутрь.

К счастью, там не было совершенно темно. Свет проникал через узкое горизонтальное окошко, скорее даже щель (туда можно было просунуть в лучшем случае руку, но не голову), у самого потолка. Тем не менее и эту щель перегораживало несколько вертикальных прутьев решетки. Стекла там не было, что в хорошую погоду было только кстати, но во время дождя вода с улицы наверняка стекала в карцер, и грязные разводы на стене это подтверждали. Сейчас, впрочем, пол был сухой и даже, благодарение прогревшему землю тропическому солнцу, не холодный. Вся обстановка помещения состояла из поганого ведра в одном углу и треснувшего кувшина в другом. И больше совершенно ничего, даже какой-нибудь несчастной подстилки из гнилой соломы. Ах да, еще с вмурованного в стену ржавого кольца свешивалась цепь, свернувшаяся на полу, словно змея, подстерегающая жертву. Я с опаской взглянула на нее, но Анкаха не позаботилась отдать приказание на сей счет, а стражники не стали проявлять инициативу. Они просто заперли за мной дверь и ушли.