Генри Олди - Кровь пьют руками

— Диверсионная группа противника высадилась на Северной Салтовке. Запись сделана пятнадцать минут назад…

Уже не «федералы» — «противник»…На одном из экранов — пустая улица. Посреди неподвижно застыли три изуродованных пулями тела. Кентавры. На рукаве у одного — знакомая повязка патрульного. Рядом — тоже тела, но другие. Камуфляжная форма, черные маски на лицах. Все мертвые…

— У патрульных не было оружия, — сдавленно поясняет лейтенант. — Имеет смысл предположить, что «психоз Святого Георгия»…

Дальше можно не слушать, кажется, шаман Молитвин не ошибся.

— Это там же, в двух кварталах. Сейчас…Улица, другая, чуть шире. Разбитая витрина, огромные буквы «Panasonic». Типы в камуфляже и черных масках деловито вытаскивают картонные ящики. Откуда-то появляется пустой грузовик, черные маски опускают борт, начинают забрасывать в кузов добычу…

— Сволочи! — вполголоса роняет Игорь. — М-мародеры!

Никто не откликается — все уже поняли. Если начали грабить, значит, там разрешили все. Закон умер. Город подлежит уничтожению. Почему-то вспомнился несчастный отец Александр;

Тогда его слова о боях на улицах показались мне бредом.

…Внезапно картина меняется. К грузовику белыми тенями скользят «коропоки», много, целая дюжина. Одни бросаются под колеса, другие начинают бегать вокруг. Хоровод. Знакомо…

Грабители в камуфляже вначале не обращают внимания. Затем один из них поворачивается, вскидывает короткий десантный автомат. Из динамика сухо гремит очередь, в ответ — отчаянный визг. Самая наглая из обезьян подпрыгивает, падает на мокрый от тающего снега асфальт…

Краем глаза я замечаю, как господин Молитвин медленно встает. Черный Ворон чует…

И недаром! Белые тени вновь кружатся в неистовом хороводе. Это уже не обезьяны, не смешные нелепые твари, а белый вихрь, беспощадный, всесокрушающий. Крик, отчаянный, долгий. Черные маски мечутся внутри страшного кольца, стреляют — но выхода нет. Вот упал один, за ним — второй. А белый вихрь становится все гуще, экран темнеет…

— Выключите. Все ясно. Могу добавить, что час назад кто-то подкинул в компьютеры федералов вирус — очень удачно подкинул, признаться. Это, конечно, их сдержит, но ненадолго. Приказ уже отдан, а танки могут обойтись и без компьютера. И господа дуболомы уже в пути.

Голос Бажанова звучит спокойно, с еле заметным презрением. Мы переглядываемся, кто-то улыбается, но улыбка тут же гаснет. Рано, рано, все еще только…

Рука Игоря слегка сжимает мой локоть.

Еле-еле.

Но мне уже легче.

Ловлю удивленный взгляд Бажанова, но не отвожу глаз. Отводит он — чуть смущенно. Отводит, прокашливается.

— Северо-Западный сектор, пожалуйста… На верхнем экране — знакомая улица. Клочковская, самое начало, за большим путепроводом.

Широкая дорога, слева и справа — кирпичные заборы.

Танки — гуськом, один за другим.

— Двадцать машин, — негромко поясняет лейтенант. — Мотопехота и артиллерия отстали.

Танки ползут — неторопливо, грозно. Асфальт почти высох, вокруг — ни души, траки равнодушно скребут по мостовой. Люки открыты, танкисты сидят на броне, поглядывают по сторонам.

Внезапно первая машина замедляет ход. Улица перегорожена — три огромных бензовоза, один впритык к другому.

— Чей сектор? — теперь в голосе генерала слышится удивление. — Что за самодеятельность?

— Капитана Петраченкова…

Лейтенант тоже удивлен. Впрочем, придумано неплохо. Совсем неплохо!

Между тем танкисты на экране ведут себя странно. Вначале — осторожно осматривают цепи, связывающие бензовозы, а затем почему-то лезут наверх, на цистерны. Один, самый проворный, открывает люк, машет рукой…

Негромкий смех — смеется Игорь.

Поворачиваюсь — и любуюсь ямочкой на подбородке.

— П-пондл! В каком-то старом фильме б-было! Это не бензин!

Не бензин? Похоже, да. Танкисты гроздьями повисают на цистернах, откуда-то появляется ведро, затем — другое…

— Господа! — растерянно произносит лейтенант. — Да ведь это же… Спирт!

Вот не думала, что в самый долгий— день доведется хохотать! Даже Бажанов не выдерживает, машет рукой.

— Чья идея? Признавайтесь, под суд не отдам!

Никто не признается. Тем временем на экране тоже царит веселье. Стальные чудища стоят, танкисты в черных комбинезонах выстраиваются в гигантские очереди, какой-то офицер мечется вдоль «бензовозов», отчаянно размахивая руками.

— А закуска где? — вновь роняет кто-то.

Ответить не успеваем. Там, на экране, все меняется.

…Очереди бьют со всех сторон — с боков, сзади, из-за замерших грузовиков. Над одним из «бензовозов» медленно поднимается желтый горячий «гриб». Поднимается, растекается огнем. Вспыхивают черные комбинезоны…

Танки тоже горят. Первый уже готов, длинная пушка тычется в пылающий асфальт, со второго взрывом сорвало башню…

Смех застревает в горле.

— РПГ-14, — среди мертвой тишины голос лейтенанта звучит как гром. — Кумулятивными. А неплохо!

На шоссе — ад. Головные и замыкающие машины горят, остальные пытаются выбраться — и тоже вспыхивают. Кто-то выскакивает из люка, отчаянно размахивая белой тряпкой.

А вот и победители! Незнакомые парни в очень знакомых кожаных куртках. Куртках, вязаных шапочках, тяжелых ботинках на двойной подошве. Камера приближается, и я еле удерживаюсь, чтобы не присвистнуть. «Ежик»!

«Братва»!

«Ежик» смотрит куда-то в небо, словно догадываясь о всевидящем оке спутника, и поднимает вверх растопыренные пальцы.

Вот, значит, как! Им тоже здесь жить… Пленных не берут. Уцелевших парней в черных комбинезонах теснят к горящим машинам, Короткие стволы бьют в упор…

— Скажите им! Господин Бажанов, скажите им!

Черный Ворон Молитвин вскакивает, машет Худыми руками. Только сейчас я замечаю, что френч ему маловат.

Генерал молча качает головой, затем поворачивается к лейтенанту:

— Северный сектор…

Изображение меняется. Опять дорога, но поуже, вокруг — лес. Танки медленно ползут на Подъем, впереди катит мотоцикл, из коляски вы-вывается рыло пулемета.

— Белгородское шоссе. Пятьдесят две машины. Сейчас подойдут к перекрестку, где поворот ьа поселок Жуковского…

Комментарий лейтенанта излишен. Я узнаю и места. Померки, где-то совсем рядом — Интернат № 4, в котором учат будущих футболистов.

— Что у нас здесь? — негромко роняет Бажанов.

— Ничего, — вздыхает лейтенант. — После Гибели господина Старинова группа отошла к кругу седьмого трамвая.

Те, на экране, словно чуют это. Люки открыты, Конопатый облом сидит, свесив ноги с башни. Первая машина преодолевает подъем. Вот и знакомый перекресток. Пустой троллейбус прилепился к обочине.

Танк на миг останавливается. Мотоцикл делает круг, возвращается, офицер в коляске машет танкистам, тыча рукой вперед.