Генри Олди - Сумерки Мира

Кто-кто, а уж небо твердо знало, что оно никогда не вступало в брак ни с землей, ни с морем, ни с кем-нибудь еще; более того, оно вовсе не рожало никаких детей, да еще столь жутких и огромных, как наивно полагали тешащие свое воображение люди; небо вообще никого не рожало, кроме дождя, а о том, чтобы подняться на его бирюзовую равнину или, тем более, спуститься оттуда, – об этом вообще не могло быть и речи!…

Небо решило сочинить сказку. О людях. В отместку… Оставалось лишь найти время и место действия. Со временем у неба не было никаких хлопот, а место, кажется, объявилось само собой. Северо-восток Ра-Муаз с его заброшенными рудниками – это, конечно, отнюдь не пуп земли, но почему-то именно здесь сходились предполагаемые дороги, а дорог этих было на удивление много.

Путь лохматого парня в окружении стаи молодых волков, путь нескольких упрямых людей в серых плащах, мертвой хваткой вцепившихся в след того самого парня и бредущих по нему через раскаленные пески Карх-Руфи; дорога хмурого мужчины в таком же плаще, только идущего через перевалы совсем с другой стороны, в сопровождении удава и странного человека без возраста, – человека? – раздумавшего умирать среди дорогих его сердцу скелетов древних ящеров…

В последнем случае небо не до конца было уверено, кто именно идет и в чьем сопровождении, но за этой троицей через хребет Ырташа двигались то гибкий дикарь с гордой злобой во взгляде и худенькая девушка, то крупная матерая пума-самец и совершенно неуместная рядом с хищником крохотная грациозная лань… но смена облика не меняла ожесточенности глаз…

Дороги должны были сойтись! Они не могли, не имели права на самовольные изгибы, эти дороги, ведущие и выводящие…

Небо внимательно сощурилось – и над миром настали сумерки…

Сигурд так не понял до конца, зачем Пустотнику Даймону понадобилось тащить их с Зу через заснеженные перевалы Ырташа. Сам Даймон шел уверенно, явно неплохо разбираясь в здешних тропках и ледниках; и его утверждения о том, что не позднее третьего дня они доберутся к Пенатам Вечных, не будили в саларе прежнего трепета и благоговения.

После Кладбища Больших Тварей Сигурд прекрасно понимал, что и Пенаты Вечных наверняка окажутся совершенно не такими, какими их представлял себе пылкий и наивный салар Ярроу. Иногда он вспоминал, что в иерархии Скользящих в сумерках видеть Пенаты дозволялось лишь наставникам высшего уровня, Сыновьям Богов – то есть тем Девятикратным, у кого осталась всего одна жизнь, – и это наводило Сигурда на невеселые размышления.

Но Даймон категорически заявил, что лишь в присутствии Отцов Девятикратных он согласится говорить о прошлом, потому что сам он знает лишь одну сторону этого прошлого – свою, личную сторону! – а им потребуются все остальные стороны, иначе он, Даймон, не надеется на появление мало-мальского разумного ответа. И если такое положение вещей не устраивает любопытного путешественника Сигурда Ярроу, то Пустотник Даймон отнесет его вместе со змеей в Пенаты Вечных на собственных плечах, потому что он, Даймон, уже совсем было собрался умирать, а после всего рассказанного Сигурдом, умирать ему страшно и совершенно некогда.

Вот так-то…

Ерничанье Даймона лишний раз убедило Ярроу в серьезности происходящего. За время пути он все же сумел приглядеться к Пустотнику и почувствовать, что за вечной иронической маской на деле прячется умная и грустная личность. А там, за личностью, за человеком, в неизмеримой глубине ворочалась и порыкивала Большая Тварь, рвущаяся на свободу из мертвой хватки стальной воли…

Сигурд по-прежнему боялся заглядывать в эту живую пустоту, но первая дымка опаски и удивления успела развеяться, и временами Скользящий в сумерках начинал задумываться: что же он все-таки знает о своем проводнике?

Маленький. Тощий. Чуть сутулый. На правой руке не хватает мизинца, отчего ладонь кажется неестественно узкой… чрезмерно высокий лоб с крутыми залысинами, выступающие скулы и широкий рот, часто растягивающийся в улыбке до самых ушей…

И глаза… Печальные, строгие глаза, резко контрастирующие с остальными чертами лица, все время норовящими разбежаться в разные стороны.

Почему же тогда, в первый раз, он не мог рассмотреть Даймона, как ни старался? Темно было? Или просто сам Пустотник не захотел?…

Тогда не хотел – а сейчас? А завтра?…

Время от времени Даймон останавливался, садился на что попало и долго смотрел в одну точку – совсем как наставник Фарамарз после посещения Пенат Вечных – лоб его покрывался мелкими бусинками пота, и руки начинали дрожать. Лицо Даймона в эти моменты становилось чудовищно похожим на череп Зверя в ущелье, и Сигурд старался отходить подальше и заниматься чем-то отвлекающим; а Зу ложился у ног Пустотника и со странным вниманием смотрел в каменный немигающий взгляд. Что-то видел удав, что-то чудилось ему в глубине чужих зрачков, – нечто притягательное, забытое, темное…

Сигурд ни на секунду не сомневался, что в бою удав скорее разорвется пополам, чем предаст Скользящего в сумерках, но здесь крылось иное, древнее чувство большой змеи, непонятное салару, но тем не менее вызывающее уважение…

А потом Пустотник Даймон вставал, вытирая пот, бросал в сторону Ярроу какую-нибудь малозначительную реплику, и они шли, брели, ползли дальше… Дважды Даймон перетаскивал Зу через ледники на своих плечах, и оба раза Сигурд с суеверным страхом смотрел на сухощавую фигуру, даже не горбящуюся под страшной тяжестью. А через час Пустотник неожиданно спотыкался, и салар буквально тащил его на себе – пока впереди не возникала трещина, или провал, или что-то еще, вновь возвращавшее к жизни прежнего Даймона…

Когда они перевалили на ту сторону, Сигурд стал иногда замечать за собой, что его воспоминания о прошлых годах жизни начинают тонуть в сыром промозглом тумане. Временами всплывало то нахмуренное лицо Фарамарза, то крыльцо дома в Вайнганге, то пятнистый силуэт Оркнейской лани или холм на могиле Тварьца Эхиона, – но сосредоточиться на них с каждым шагом становилось все труднее. Спускаясь вниз по юго-восточному склону Ырташа, он словно все глубже погружался в некую атмосферу забвения и безразличного спокойствия, царившую здесь. Когда он спросил об этом у Даймона, тот лишь грустно усмехнулся и сказал всего два слова:

– Пенаты Вечных…

– Тогда почему они не действуют на тебя? – спросил Сигурд.

– Ты же их потомок, а не я…

После этого разговора Даймон долго молчал, идя впереди и не оборачиваясь.

Но одно Сигурд помнил ясно – смех мертвой Калорры. Смех, холодную невидимую ладонь у себя на щеке и тело Брайана Ойглы, сползавшее по забору; и женщину, становящуюся туманом.