Юлия Остапенко - Зачем нам враги

Она знала только, что все-таки не могла, и плакала от счастья, что это так.

Когда к ней вернулась способность воспринимать окружающий мир, она встала на четвереньки, стала ползать, слепо шаря руками в траве, все еще плача. Наконец ее пальцы наткнулись на рукоятку ножа. Всхлипывая, Эллен подползла к другой стороне дерева, к которому был привязан Глориндель, нащупала прохладный шелк, туго стягивающий его запястья, заморгала, силясь прояснить взгляд, кое-как разрезала ленту. Бросила нож на землю и зарыдала снова, обхватив колени руками и ткнувшись лицом в колени.

Ей уже много, много-много лет не было так хорошо,

Она не поняла, что происходит, когда почувствовала прикосновение, — ощутила только, что кто-то обнимает ее, крепко и нежно. Наверное, это был Рассел — конечно, кто же еще, некому больше — и она с готовностью зарылась лицом в его грудь, чувствуя его сильные теплые руки на своих плечах, спине, ощущая, как они поглаживают ее, осторожно и трепетно, словно ребенка, который не может уснуть.

— Рассел... как же ты... мог... ты... что же... — пробормотала она. Он прижат ее к себе крепче, провел рукой по ее голове, и она закрыла глаза, задохнувшись от благодарности.

Все равно... все равно. Я спрошу тебя потом. А пока — ты ведь сможешь меня защитить? Это самое главное — ты сможешь меня защитить...

Эллен не знала, сколько прошло времени, прежде чем она выплакала все, что только могла, и подняла голову. Глориндель провел ладонью по ее мокрой щеке, и Эллен увидела глубокие алые вмятины на его запястье.

— Небеса всеблагие, — сказал он. — Бедная... Как же тебе досталось.

Она снова закрыла глаза, чувствуя, как дрожит горло.

— Убейте меня побыстрее, — наконец прошептала она. — Убейте и... возвращайтесь.

— Некуда мне возвращаться, — сказал эльф. — Если Рослин и правда в Калардине... она правда в Калардине?

— Правда.

— Ты слишком далеко меня завела. Я никак не успею вернуться до новой луны. Все потеряно... и так.

Он будто ждал, что она ответит, но Эллен молчала, по-прежнему не открывая глаз. Ей было так хорошо и спокойно в его руках.

— Так что, если ты не против, — помолчав, негромко сказал Глориндель, — я все же провожу тебя в Тарнас. А потом... ну, посмотрим, что потом. Видно будет.

Она наконец открыла глаза, выпрямившись, изумленно взглянула на него. Эльф отпустил ее как будто неохотно. Он стоял на коленях в траве, нож валялся в шаге от его руки. Выражение лица у Глоринделя было измученное, но расслабленное... и как будто появилось в нем что-то новое, что-то совершенно иное, чем то, что Эллен привыкла в нем видеть.

— Уходите, — выдавила она.

— Почему? Тебе же нужен сопровождающий. Ради этого ты обманула меня и все время вела по ложному пути. Я был нужен тебе... и нужен до сих пор. А ты... мне нужна.

— Зачем?

Он коротко, грустно улыбнулся — эта улыбка была совершенно новой. И сказал что-то очень, очень странное, смысла чего Эллен так и не поняла:

— Мне не хватает тебя.

Он протянул ей руку — рядом с белой тканью рубашки багровые следы на запястье проступали особенно ярко, и Эллен едва не зажмурилась, чувствуя, что не может на них смотреть.

— Идем. Хватит уже на земле валяться. Хоть бы с пользой, а так...

Вы же убить меня должны, измученно подумала она. Вы безумны, и я безумна, и кто-то из нас должен был убить другого в этом лесу. И та девушка... из таверны... я же ей обещала...

«Иногда есть нечто более важное, чем данное слово», — сказал кто-то в ее голове. Кто-то, кем она едва не стала.

Глориндель помог ей подняться. Когда Эллен выпрямилась в полный рост, уголок его губ дернулся, будто он собирался ухмыльнуться — и, может, съязвить по поводу ее внешнего вида. Но он промолчал, и это было так на него не похоже.

«Кто вы? — вдруг подумала она. — Кто вы теперь... нет, не так: кто вы на самом деле, милорд? »

— Почему вы назвали меня...

— Что? — Он вдруг вздрогнул и выпустил ее руку, тень улыбки сбежала с его лица.

— Вы назвали меня... там, когда я... хотела... Вы назвали меня мужским именем. Этим... именем... Почему?

Его лицо застыло, взгляд заледенел, и Эллен запоздало поняла, что нельзя было задавать этот вопрос.

— Я подумал, что это поможет, — коротко сказал эльф и, круто развернувшись, зашагал к лошадям, мирно щипавшим траву.

Эллен посмотрела на грязную до неузнаваемости ленту, валявшуюся в траве. Подняла ее, перебирая пальцами прохладный шелк. Ей все казалось, что она вот-вот вспомнит что-то, но что — она никак не могла понять.

В вышине, у самого неба, безмятежно щебетали птицы.

Им пришлось вернуться в пещеру, хотя, едва выйдя наружу, Натан был бы готов поклясться, что не переступит ее порога больше ни за что на свете. Было ясное утро, извивающуюся меж холмов долину заливало солнце, а там, внутри, пахло смертью.

Но вернуться пришлось. Они не знали, есть ли поблизости ручей, а искать не было ни сил, ни времени. В пещере же оставалась вода. Пить ее Натан не стал бы и под угрозой казни, но надо было промыть его рану. Вообще-то если вода была отравлена, таким образом яд попал бы прямо в кровь. Но Рослин сказала, что подсыпала яд только в котел. Натану не оставалось ничего иного, кроме как поверить ей. Хотя что-что, а верить этой девочке он больше не мог.

Они почти не разговаривали — перекинулись только парой фраз. Рослин не смотрела Натану в глаза, а он думал о том, что она сказала у входа в пещеру. Вернее, о том, как она его назвала.

Странно, но это вызывало у него бурное, почти детское возмущение. Чудовище? Я — чудовище? Кто же тогда вы, миледи, по сравнению со мной?

Он думал об этом, глядя, как Рослин льет воду на его рану. Время от времени она безразличным голосом просила его повернуть руку, и он медленно поворачивал ее — то ладонью вниз, будто предлагая на нее опереться, то ладонью вверх, будто о чем-то прося.

Рослин обрабатывала рану равнодушно и деловито, словно опытная знахарка. Когда она высыпала из своей котомки щепотку какой-то травы, Натай инстинктивно отдернул руку.

Рослин подняла на него глаза, и Натан в который раз подумал, что, если бы видел только их, никогда не подумал бы, что они принадлежат девочке... женщине, человеку.

— Это целебная. Чтобы скорее затянулось, — проговорила она так, будто знала, чего он боится.

Боится... Что, Натан, ты правда боишься ее?

— Почему вы назвали меня чудовищем? — резко спросил он.

Она слабо, но лукаво улыбнулась, опустила глаза.

— Как еще назвать человека, который убивает тех, кто дал ему кров?

Натан задохнулся от возмущения.

— Что?! Вы... это вы мне говорите?! Начнем с того, что вам вроде как тоже не слишком нравилось гостеприимство Стэйси, и вообще именно из-за вас я...

— Стэйси, — протянула Рослин и аккуратно опустила крохотную горстку травы на открытую рану. Натан ничего не почувствовал — только мельком взглянул на сухие крошки, увязшие в его крови. — Стэйси была такая... искренняя. Такая ужасно честная. Ты знал ее в Калардине, верно? Немудрено, что она уехала. Такие, как она, в Калардине долго не живут. А здесь, видно, все иначе... Мне нравится эта страна. А тебе не нравится, правда?