Кейт Якоби - Полет черного орла

— Я приехал, чтобы попросить вас о помощи, — вас и всех, кого вы сумеете привлечь на свою сторону. Я хочу просить вас присоединиться ко мне в деле, которое, возможно, подвергнет опасности не только ваши жизни. Вы все знаете о том зле, которое творится в нашей стране, — о невежестве, апатии, покорности голодающего народа. Однако сердце Люсары поразило и другое зло, гораздо более страшное, чем вы можете себе представить. Я могу и буду бороться с ним в одиночку, если иначе не удастся. Но в одиночку я проиграю. Мне нужна ваша помощь.

— В чем? — пробормотал остававшийся неподвижным Макглашен.

Голос Роберта упал до шепота.

— В войне.

Вопросы были бесконечными, но у Роберта были готовы ответы. Направления ударов и способы переправки солдат через границу без ведома Селара, снабжение провизией и оружием, фураж и дрова, корабли и повозки… Обсуждение все продолжалось и продолжалось, пока Роберт не почувствовал, что у него голова идет кругом. Бросая иногда взгляд на Эйдена, он видел, что тот погружен в обсуждение чего-то с другими священниками — и ему не особенно удается их убедить. Что ж, церковь — это его работа.

Эйден за годы изгнания стал крепче и здоровее. В пятьдесят два года в его русых волосах почти не было седины, а морщинки вокруг серых глаз только и были заметны из-за загара, покрывавшего лицо, часто расплывавшееся в мягкой улыбке. Положенной священнику тонзуры видно не было, и только маленький триум, висевший на груди, говорил о его принадлежности к церкви. Впрочем, его религиозность никогда не была показной. Благочестие Эйдена имело глубокие внутренние корни: врожденное терпение и мудрость, сочувствие и понимание человеческой души, ее борьбы и страданий. Необыкновенный человек, живущий в необыкновенное время, — как раз то, что нужно для борьбы с Селаром.

Наконец после многих часов обсуждений и споров Роберт откинулся в кресле и подвинул к Макглашену последний лист бумаги. Пейн протянул ему кружку с элем; несколько человек собрались уезжать.

— Знаете, — начал Макглашен своим низким голосом, — ждать пришлось так долго, что я уже думал: вы не решитесь.

— Я и сам так думал, — согласился Роберт, прихлебывая эль.

— Но я не так уж удивлен тем, что вы нам сказали, — Добавил Пейн, садясь рядом с Робертом. — И готов биться об заклад, что еще очень многое вы предпочитаете не открывать.

Роберт обвел взглядом обоих собеседников.

— Не стану лгать и утверждать, будто это не так, однако сейчас безопаснее вам всего не знать. До тех пор пока вы и ваши люди благополучно не пересечете границу и не соберетесь в Бликстоне, и вы сами, и вся наша затея будет каждый день подвергаться опасности.

— Да ладно, — поднял руку Макглашен. — Я, пожалуй, и не хотел бы слишком много знать. Но вот что я скажу вам, Роберт, — он наклонился вперед и понизил голос, — мне безразлично, колдун вы или нет. Меня тошнит от того, что народ моей страны попирают ногами, как грязь, меня тошнит от собственной беспомощности. Если вы собираетесь сбросить иго захватчиков, я стану биться рядом с вами, даже если вы призовете на наши головы пламя Бролеха!

Роберт долго смотрел ему в глаза. Где-то в другом конце комнаты раздавались тихие голоса священников: мягкие увещевания, отчаянные возражения…

— Хотелось бы мне, чтобы тех, кто думает так, как вы, было много, Донал, но правда заключается в другом: мы не можем не учитывать того, чем я являюсь. Поверьте, если бы было возможно отделить мои… способности от моих поступков, я давно бы это сделал. Однако дело не во мне. Вся страна дрожит перед чем-то, чего совершенно не знает. И не сомневайтесь: обвинение в колдовстве непременно будет использовано против нас. Многие века на него смотрели как на абсолютное зло. Я не могу избавиться от мысли, что эта война только укрепит подобное мнение.

Макглашен фыркнул и откинулся в кресле, переплетя пальцы.

— Тогда скажу вам одно: вы совсем не знаете, как думают о вас в народе. Вы всегда были для людей героем — еще с тех времен, когда заняли место в совете Селара, чтобы помогать своей стране, когда победили Салдани на севере. Вы делали для людей все, что могли.

— Но я уехал.

— На то были веские причины.

— Кому какое дело до причин, когда людей выгоняют из их домов, заставляют голодать холодными зимами, а те, кто должен бы заботиться о благосостоянии народа, молчат и заняты только наживой. Как могу я оставаться героем, я, который больше любого другого человека понимает всю тяжесть совершенного — и не совершенного — мной?

Макглашен взглянул на Пейна. Молодой человек с улыбкой пожал плечами:

— О вас песни поют, знаете ли. Конечно, ваше имя не упоминается. Не думаю, чтобы кому-то другому удалось сохранить народную любовь после того, что было, но вы уже доказали людям, чего стоите. Если бы вы и в самом деле хотели вершить зло, то полную возможность для этого вы имели, находясь рядом с Селаром.

— Если все так, то почему священники все еще погружены в спор? Уверяю вас, они обсуждают не погоду. Нет, друг мой, ваше мнение обо мне не имеет никакого значения: в Люсаре колдовство все еще проклято. Как я не могу отделить себя от своей природы, так и наше будущее зависит от использования колдовской силы. Хотел бы я, чтобы все было иначе, но у меня было пять лет на то, чтобы подсчитать цену моего участия в войне против Селара, и я твердо знаю: ничто не решится легко и просто, если я возглавлю войско мятежников.

— Может быть, и так. — Макглашен поднялся на ноги и жестом предложил Пейну отправляться в дорогу. — С Другой стороны, никогда не следует недооценивать влияния легенды. Прощайте, Роберт. Я чертовски рад был снова с вами повидаться. Если повезет, к тому времени, когда я Доберусь до Блнкстона, у меня за спиной будет десять тысяч солдат.

Роберт усмехнулся и тоже поднялся на ноги.

— Я предпочел бы, чтобы они стояли с вами плечом к плечу.

Пейн рассмеялся, а Макглашен мгновение выглядел растерянным; потом он поднял брови, показывая, что оценил колкость.

— Встретимся через три месяца.

— Через три месяца. И будьте осторожны, — кивнул Роберт.

Полночь давно миновала, когда Макглашен и Пейн добрались до вершины холма над Элайтой. Они остановились и стали смотреть назад, на раскинувшийся перед ними простор. Небо прояснилось, рогатый месяц светил над покрытой снегом равниной. Только издали можно было оценить истинный размер разрушений.

— Я был в этих краях прошлым летом, — пробормотал Пейн. — Знаете, местные жители с суеверием относятся к развалинам замка.

— А в чем дело?

— Говорят, тень графа Якоба накануне годовщины его гибели каждый раз бродит вокруг башни. После смерти он может делать то, в чем ему было отказано при жизни. До чего же это грустно…