Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь»

У Рыбной пристани, самой бедной и отдаленной пристани Западного Хэ, стояло на причале всего две дюжины джонок, которые никак не могли взять на борт всех несчастных. Матросы с джонок брали лишь тех, кто мог заплатить им пять тысяч связок золота — за это толпа осыпала их проклятиями, мало у кого в этой толпе водились такие сумасшедшие деньги.

Гуан (к счастью для нее, для Мэй и маленького Суйдэ) взяла с собой тридцать тысяч связок золота и шкатулку с драгоценными украшениями, каждое из которых стоило не меньше десяти тысяч золотых фыней. Женщина заплатила капитану джонки «Красная магнолия» и поднялась на борт вместе с Мэй и Суйдэ. Глаза ее застилали слезы, она смотрела на берег, где клубился над стенами города густой дым, где тело ее мужа было изрублено на куски мечами наемников... А она даже не могла позволить себе совершить над телом мужа погребальные обряды! Мэй стояла рядом, но ее глаза оставались сухими, и только мертвенно-бледное лицо выдавало душевную муку.

— Смотрите, принцесса, — тихо сказала Гуан Мэй, впервые назвав свою подопечную принцессой. — Смотрите, что творит с вашей страной беззаконная тварь, захватившая престол! Не забудьте это зрелище, когда придет время справедливости!

Мэй посмотрела долгим взглядом на Гуан и кивнула.

Джонка отошла от причала. Поднятый парус захлопал над головой. В борт ударила мутная пенистая волна.

«Красная магнолия» вместе с остальными джонками-беглянками направлялась к северной границе Яшмовой Империи. По слухам, там, среди неприветливых скал и безжизненных каменных лесов, даже головорезы императрицы Шэси чувствовали себя неуютно, потому и не стремились в эти забвенные края. Брошенные северные крепости, засыпанные вечным нетающим снегом города и поселки облюбовали дикие звери да белые оборотни — страшные существа, питающиеся теплой плотью и кровью... Однако страх перед наемниками Ардиса был сильнее страха перед белыми оборотнями, которых, по совести сказать, никто и не видел. Потому все беглецы надеялись, что смогут обосноваться в тех безрадостных местах.

Закончился месяц Бамбукового Инея, пришел месяц Тихого Снега, а джонки все еще были в пути. Холодное сизое море, густые, как молоко, туманы выпивали силы и жизнь из людей. Многие умирали от слабости, болезней или отчаяния, так и не увидев вожделенных берегов. В одну из многочисленных печальных ночей умер Суйдэ-маленький, сын Гуан, и его, как и прочих умерших, опустили в темные равнодушные воды. Мэй плакала; как могла, она утешала свою дорогую подругу Гуан, но вскоре с ужасов поняла, что та помешалась от горя. Дни и ночи напролет Гуан сидела на палубе, смотрела в свинцовое небо и повторяла одно и то же:

— Ведь ему там холодно, моему сыночку! Некому закутать его ножки теплым одеялом, некому надеть шапочку на его черные волосы. Ах, какой холод кругом! А шейка у сыночка моего такая тоненькая, словно стебелек травы! Вода сломает ее, камни упадут ему на грудь, рыбы выпьют его глаза! Зачем вы отняли у меня моего сыночка, он был такой слабый!

Гуан пробовали утешать, заговорить с ней, давали ей вина, чаю или рисовых лепешек, но несчастная женщина лишь смотрела на окружающих обезумевшим, жалким взглядом и говорила:

— Ведь ему там холодно, моему сыночку!

А однажды ночью — особенно холодной и ветреной — Гуан не стало. Она бросилась в море, чтобы согреть своим теплом мертвого сына...

И так Мэй осталась одна.

Остаток пути она пролежала в горячке на грязной нижней палубе «Красной магнолии». К ней никто не подходил, никто не подал ей ни чашки воды, ни лепешки. Впрочем, Мэй это и не было нужно. Болезнь погрузила ее сознание в горячечную пучину, бедняжка давно уже пребывала за чертой этого многострадального мира. В своем бреду она снова и снова становилась маленькой принцессой Фэйянь, играющей в Непревзойденном дворце. С нею были отец, мать и добрая Юй Расторопные Туфельки. А еще в их веселых бесконечных играх принимал участие Небесный Чиновник Ань, чей алый пояс развевался, как струя пламени... Мэй грезилось, что она чувствует аромат магнолий и персиков, цветущих в императорском саду, слышит смех матери, журчание ручья, звон струн циня, пение отца. И под эти волшебные звуки сердце умирающей принцессы билось все реже, обещая вскоре умолкнуть навсегда.

Но, видимо, Небо все-таки иногда вспоминает о земле, потому что Мэй не умерла. Когда «Красная Магнолия» проходила мимо смертельно опасных для Моряков Туманных скал, те, кто был на палубе, увидели, как на вершине одной из скал засияла, будто рубин под солнцем, крошечная точка. Затем эта точка отделилась от каменной поверхности и стремительн полетела прямиком к «Красной магнолии», с каждой минутой увеличиваясь в размерах и превращаясь и гигантского дракона с золотой мордой и багровыми крыльями.

— О боги! — сказал капитан «Красной магнолии». — Чем мы вас прогневили, что вы посылаете по наши души этого глубокоуважаемого дракона?

Дракон уже висел в воздухе над мачтой «Красной магнолии». Желающие могли вдоволь налюбоваться огромными клыками, торчащими из его пасти, длинными усами, на концы которых были нанизаны жемчужины — каждая размером с добрый мужской кулак. Хороши также были крылья и алая сверкающая чешуя, в которую можно было смотреться, как в зеркало, и мощные лапы с золотыми когтями... Словом, дракон выглядел именно так, как и положено выглядеть породистому дракону, чье родословное древо восходит к драконам — основателям Яшмовой Империи и прочей Вселенной. И немудрено, что все, сподобившиеся его узреть, пали на колени.

— Ну, — прорычал дракон сурово, — чего уставились? Дракона не видели? Кто из вас главный? Кто капитан вашей скрипучей развалины?

— Это я, о крылатый повелитель! — дрожащим голосом воскликнул капитан. — Я немедленно принесу себя в жертву, если ты того желаешь, о крылатый повелитель!

Дракон недобро уставился на капитана изумрудно-золотым глазом размером с чашку для лапши.

— Умнее ничего не придумал? — рыкнул дракон. Оно мне надо? Лучше скажи мне вот что: имеется на твоей развалине прекрасная девушка по имени Фэйянь?

— Фэйянь? — переспросил капитан.

— Я что, слишком тихо говорю? — ощерился дракон.

— Прости, о крылатый повелитель, — еще пуще задрожал капитан (а следом и все остальные). — Здесь нет ни одной женщины или девицы по имени Фэйянь.

— О... Уф, фыркнул дракон. — Ну да. Я слегка напутал. Ее зовут Мэй. Именно Мэй. Как насчет девушки по имени Мэй, отважный капитан?

— Мэй? Эй, это та самая девица, что плыла вместе с безумной Гуан, — раздался голос из народа, — Она умирает от горячки. Или уже умерла.

— А подать мне ее сюда! — рявкнул дракон. — И немедля!

Двое доброхотов кинулись на нижнюю палубу и вынесли бесчувственную, грязную Мэй. При ней давно уже не было ни золота, ни дорогих одежд, оставленных ей Гуан, покуда девушка умирала в горячке, все ее вещи потихоньку растащили остальные пассажиры, здраво рассуждая, что мертвой ни золотые шпильки, ни парчовые платья, ни жемчужные ожерелья не понадобятся.