Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь»

Мэй остановилась, не в силах сдержать слез. И вовсе не испугалась, когда перед ней возникли детские фигурки, призрачные и несмелые, как вздох тумана. Дети были окутаны белыми светящимися Одеждами, а в тонких пальчиках держали колокольчики, издающие звон, напоминающий детский смех.

— Нам грустно, — сказал один ребенок.

— Нам всегда грустно и одиноко, — добавил другой.

— Мы скучаем, когда к нам долго не приходят люди с живым сердцем, — прошептал третий. — Поиграй с нами, человек!

— Да, да, поиграй с нами, пожалей нас, — загомонили дети и стали протягивать к Мэй руки, позванивая колокольчиками. — Мы умерли слишком рано л не успели наиграться. А строить пагоды так скучно! К тому же эти пагоды все время разрушают злые духи с красными глазами, они разбрасывают камни и рассеивают туман, без которого мы не можем выходить на свет... Поиграй же с нами! Поиграй, иначе мы никогда не выпустим тебя отсюда!

Мэй стояла, не зная, что предпринять. Причинить вред душам детей-призраков она не смела, но также ей было известно, что тот, кто вступит в игру с призраком, сам станет подобен им. Она вспомнила легенды об этих скалах Детских Душ; когда-то давным-давно эти легенды ей рассказывала добрая Юй. Мэй тогда сама была ребенком. Все дети, умершие в возрасте до двенадцати лет, рассказывала Юй, отправляются в скалы Детских Душ; среди этих скал течет Сухая река, и по ночам слышны грустные песни призраков. У этих детей есть покровитель, божество по имени Дэйцу, — он заменяет им отца и мать. Беда лишь в том, что дети-призраки, как и прочие дети, любят играть. Особенно им нравятся игры с живыми людьми, и из этой игры надо обязательно выйти победителем. Победишь — дети заплачут, но освободят тебе дорогу, побегут жаловаться своему богу Дэйцу, но если проиграешь — они примутся щекотать тебя и щипать, покуда не расцарапают в кровь. Делают они это не со зла, им ведь неведома человеческая боль, и крови они не пьют, как оборотни или демоны. Но беда в том, что любая рана, даже царапина, нанесенная рукой ребенка-призрака, не заживает и кровоточит без остановки. А значит, человек может запросто истечь кровью и уже не увидеть рассвета...

— Поиграй с нами! — продолжали упрашивать Мэй дети, — Поиграй, иначе мы не отпустим тебя!

Мэй кивнула, соглашаясь. Она достала из-за пояса свою любимую кисточку, обмакнула ее в туман и начертила на скале иероглиф «бабочка». Тут же иероглиф превратился в крупную бабочку с яркими крылышками и запорхал в воздухе.

— Ах, как красиво! — закричали призраки. — Еще еще!

«Стрекоза», — вывела Мэй, и вот уже стрекоза с прозрачными, как стекло, крыльями и большими изумрудными глазами кружит среди детей, а те смеются и звенят колокольчиками... Еще взмах кистью — и прямо посреди туманной тропы вырастают пионы, ирисы, гардении; в воздухе покачиваются бумажные фонарики, парят шелковые змеи с мочальными хвостами-трещотками…

— Праздник, праздник! — кричали дети, гоняясь за волшебными бабочками и стрижами...

«Бедные дети, — подумала Мэй. Они заточены в темном чреве этих скал и никогда не видят солнца! »

И ее кисть вывела иероглиф «солнце».

От иероглифа брызнули во все стороны ослепительные лучи, словно и впрямь посреди скал взошло солнце.

— Аи! Аи! — испуганно завопили дети-призраки. — Жжется! Жжется! Глазкам больно!

И они исчезли все до одного.

Дорога была свободна, но Мэй чувствовала себя неловко — ей казалось, что она обидела несчастных призраков, напугав их солнечным светом. Кстати, свет иероглифа не мерк, он придавал уверенности, и Мэй торопливо зашагала вперед, надеясь, что к рассвету одолеет эти скалы и выйдет туда, где ее не будут преследовать призраки.

Однако, когда она вышла из скал Детских Душ, оказалось, что перед ней расстилается каменистая безжизненная равнина без всяких признаков человеческого жилья. Над равниной занимался рассвет,

Но он принес Мэй одну лишь усталость. Давали о себе знать голод и жажда, а в душе зашевелилось отчаяние. Куда ей идти? Сколько времени она сможет пройти по этой равнине до того момента, как ноги ей откажут? Здесь некого звать на помощь и неоткуда помощи ждать. Будь у нее крылья, как у настоятельницы Цэнфэн, она смогла бы лететь и, верно, нашла бы место, где ее встретят люди... Мэй представила это так сильно, что не удивилась, когда услышала хлопанье крыльев. Удивилась она чуть позднее — когда прямо перед нею на землю опустился дракон. Впечатление было такое, будто с неба свалился огромный костер — до того чешуя дракона светилась алыми, пурпурными и багровыми всполохами. Дракон сложил крылья и, глядя на Мэй, укоризненно покачал своей золотой головой, так что жемчужины на кончиках его усов резво закачались, отбрасывая во все стороны перламутровые блики.

Мэй пала перед драконом ниц. Драконы считались первооснователями Яшмовой Империи, покровителями императорской династии, мудрейшими и священными существами...

— Приятно видеть такую почтительность, — буркнул дракон. — Да еще от наследной принцессы! Но вот зачем ты перепугала бедных детей-призраков? Разве ты не знаешь, что призраки страшатся солнечного света? Хорошо, что об этом не узнает их богпокровитель Дэйцу, а то бы он разгневался на тебя и нагородил всяких пакостей... Ты что, принцесса, весь день собираешься простоять передо мной на коленях? Вставай, тебе предстоит нелегкий путь, а Мне предстоит помогать твоему высочеству, хотя на самом деле я предпочел бы залечь в спячку. Но Крылатая Цэнфэн вызвала меня и сказала: «О славный Баосюй! Умоляю тебя оказывать посильную помощь принцессе, покинувшей мою обитель для дел чести и справедливости! Следуй за ней и ограждай ее от зла! » Я не мог отказать Крылатой Цэнфэн, ведь две тысячи лет назад она принимала роды у моей матери и берегла пуще своего глаза яйцо, из которого я потом вылупился. Но к чему ненужные подробности! Итак, я послан сопровождать тебя, принцесса, и оказывать посильную помощь. Проси чего хочешь. Ах да, вспомнил, Крылатая Цэнфэн сообщала мне, что ты владеешь мысленной речью.

Мэй встала и мысленно поблагодарила дракона по имени Баосюй, а затем спросила:

«Далеко ли отсюда до ближайшего селения? » Три дня, если лететь, и две луны, если идти, — ответил дракон Баосюй. — Места здесь безжизненные и убогие, сюда стекаются одни лишь призраки, поэтому люди давным-давно переселились в лучшие края... Хотя, сказать по совести, сейчас в Империи ни один край нельзя назвать лучшим. Ладно, садись ко мне на спину, принцесса, не будем медлить. Только держись крепче!

... Полет на драконе Мэй запомнился как нечто удивительно прекрасное. Исчезли страх, усталость, голод и жажда; в ушах свистел ветер, облака проносились сквозь тело принцессы, иногда ей казалось, что она сама стала облаком... Не в силах сдержать ликования, Мэй ухватилась одной рукой за гребень дракона, а другой извлекла из-за пояса кисть и принялась чертить в небе иероглифы, вспыхивающие, словно фейерверки: