Маргарет Уэйс - Колодец тьмы

За этим вихрем Пустоты лежало обнажившееся речное дно, блестя под утренним солнцем. На мокрых камнях бились умирающие рыбы, судорожно хватая ртом воздух. Дно было скользкой и достаточно опасной дорогой. То и дело попадались лужи, вязкий ил чавкал и пузырился. Но зато путь, предстоящий солдатам, был не слишком далеким. В утреннем свете впереди уже маячили башни королевского замка. Гарет знал, что там на стенах нет никого, ибо жители Виннингэля полагались на защиту реки. Армия Дагнаруса легко возьмет эти стены, проникнув внутрь по акведукам, подававшим речную воду в замок.

Водопады, дававшие жизнь Виннингэлю, станут причиной его гибели.

— Поторопитесь, ваше высочество, — крикнул Гарет. — Действие колдовства началось с восходом и на закате прекратится! Река вновь оживет!

— Нам вполне хватит этого времени, — сказал Дагнарус. — На рассвете Шакур начал штурм северной стены. Пока отряды моего брата будут отражать его нападение, мы подкрадемся к ним сзади и схватим за горло.

Принц издал боевой клич. И сразу же запели трубы, застучала дробь барабанов. Солдаты построились в боевой порядок, и войско, выкрикивая приветствия Дагнарусу, двинулось по дну реки на Виннингэль.

В маленькой келье, которая и являлась Порталом Богов, Хельмос сражался в одиночку. Он сражался за то, чтобы боги услышали и поняли, как он нуждается в их помощи во имя спасения города и своих подданных. В это время солдаты яростно размахивали мечами и кинжалами, снова и снова отбрасывая врагов, пытавшихся овладеть северной стеной, но никому из солдат не было так тяжко в бою, как королю. Да, ему не угрожала холодная сталь вражеских мечей. Враги не заносили над его головой боевых топоров. Однако Хельмос предпочел бы сейчас сражаться с внешним противником. Его враги были коварнее. Они нападали изнутри, уничтожая надежду и разрушая уверенность, и потому их удары были намного страшнее.

Боги отвернулись от него; они не обращали на него внимания и не откликались на его призывы. Хельмос винил себя. Его вера была несовершенной, не то что вера покойного отца. Его чаще обуревали сомнения. Он не раз сомневался в путях богов, сомневался там, где отец смиренно принимал все как данное. Даже сейчас сердце Хельмоса бунтовало и негодовало, хотя ему надлежало бы исполниться смирением и покорностью.

«Вопрошать богов не есть грех, — думал он. — Их пути не всегда понятны людям. Как мы сможем понять богов, если не будем спрашивать их напрямую?»

И каждый вопрос короля начинался с «почему».

Почему вы допустили, чтобы моя мать умерла совсем молодой? Почему забрали ее от нас с отцом именно тогда, когда мы острее всего нуждались в ней? Почему создали Владык, но вместе с ними пустили в мир их темных антиподов? Почему не заставили другие расы выполнить принесенную вам клятву? Почему допустили, чтобы своевольный ребенок впал во зло? Почему позволили этому ребенку вырасти и даровали ему силу стать олицетворением зла? Почему посылали детей тем, кто их вовсе не желал, а нас с женой, сколько мы ни молили вас, оставили бездетными? Почему настолько ожесточили сердца наших союзников, что они не пришли нам на помощь? Почему допускаете, чтобы прекрасный, светлый город познал смерть и разрушения? Почему покинули нас именно в тот момент, когда вы нам так необходимы?

Пока губы Хельмоса произносили молитву, сердце продолжало задавать вопросы. Он молился со всей присущей ему искренностью, но молился шепотом, ибо явно не верил, что кто-то слушает его. Зато вопросы, обильно политые кровью сердца, гудели и звенели, словно громадный чугунный колокол, звон которого доходил до самых небес.

Хельмос взывал к богам не на коленях, а стоя во весь рост. Он кричал, умоляя богов услышать его. Он молился, пока не охрип и в горле не пересохло. Короля одолевала жажда, но он поклялся выносить те же трудности, что и его солдаты. Ни воды, ни пищи, пока сражение не закончится и город не будет спасен.

Наконец его одолела усталость — не столько телесная, сколько изможденность сердца и духа. Хельмос повалился на койку, на которой так часто отдыхал его отец.

Утомление погрузило короля в сон, хотя он и не собирался спать.

Он увидел себя ребенком, едва научившимся ходить и потому цеплявшимся ручонками за одежду кого-то из взрослых. Кого именно — он не знал; маленький рост мешал ему разглядеть этого человека. Однако он знал, что этот взрослый был высок и могучего телосложения. Малыш ковылял так быстро, как только мог, хватаясь за складки одежды, чтобы не упасть. Он слышал свой голосок, без конца повторявший: «Почему? Почему? Почему? Я хочу, я хочу, я хочу. Почему? Почему? Почему? Я хочу, я хочу, я хочу. Почему? Почему? Почему?»

Откуда-то сверху, с громадной высоты, послышался чей-то нежный голос: «Ты увидишь, когда закроешь глаза. Ты услышишь, когда заткнешь уши. Ты поймешь, когда выйдешь за пределы понимания. Четыре никогда не сольются воедино, но один со временем сможет стать четырьмя. Пусть эти слова дают тебе надежду».

Руки взрослого подали ему яркую, блестящую игрушку. Малыш отпустил подол, за который цеплялся, и протянул к ней ручонки...

Хельмос сжал в руке Камень Владычества.

— Я брошен на произвол судьбы. Ты говоришь загадками. Ты не заботишься обо мне и, наверное, никогда не заботился. Будь у меня дети, я бы брал их на руки и отвечал на их вопросы, отвечал бы каждому из них. Даже если бы я был отцом тысячи детей, я бы всех их любил и о каждом заботился!

— Ты любим, — ответил нежный голос. — А детей у нас столько, сколько звезд на небе.

Из плотно сомкнутых глаз потекли слезы. Горькие слезы, обжигавшие Хельмосу горло. Он задыхался от них, ибо они были горькими, как желчь. Постепенно до сознания Хельмоса дошло, что кто-то осторожно стучит в дверь. Похоже, этот стук продолжался уже какое-то время, поскольку Хельмос слышал его на протяжении сна.

Охваченный тревогой, он проснулся.

Если кто-то решился нарушить его уединение в Портале Богов, значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Хельмос встал на негнущиеся ноги, подошел к маленькой двери и, отодвинув засов, открыл ее.

На пороге стоял Высокочтимый Верховный Маг — единственный, кто осмелился прервать молитвы короля. Один взгляд на мертвенно-бледное, осунувшееся лицо Рейнхольта подсказал Хельмосу, что его молитвы остались без ответа.

— Простите меня, ваше величество.

— Что случилось, Верховный Маг? — спросил Хельмос.

От отчаяния его голос звучал совсем тихо.

— Река... река исчезла!

Седые волосы Рейнхольта от ужаса стояли дыбом.

— Исчезла? — переспросил Хельмос. — Объясните! Что значит «исчезла»?

— А то и значит, — сказал Рейнхольт, облизывая сухие губы. — Какая-то дьявольская магия — несомненно, магия Пустоты — поглотила речную воду. Река пересохла! Город лишился воды. Повсюду вспыхивают пожары. Помните те странные осадные башни, над которыми мы смеялись?.. — Рейнхольт заломил руки. — Теперь уже не до смеха. На башнях стоят насосы, изрыгающие какую-то дьявольскую субстанцию — черный огонь. Она обрушивается на нас. На вид — что-то вроде черного студня. Едва соприкоснувшись с чем-нибудь, этот студень вспыхивает! Люди превращаются в живые факелы. По всему городу горят дома, а у нас теперь нет воды, чтобы тушить пожары.