Энгус Уэллс - Запретная Магия

— Мне незачем нападать на тебя, Аномиус. Мы ведь нужны друг другу.

— Вы мне нужны, чтобы отыскать колдовскую книгу, — кивнул чародей, разматывая тюрбан, — а вам без меня не пересечь Кандахар. Но на всякий случай…

— Колдовство мне не по нутру, — сердито сказал Брахт. — Но еще меньше мне нравится, когда его применяют по отношению ко мне.

— Возможно, когда я начну доверять вам, я и сниму с тебя заклятье, — пообещал Аномиус. — Но до тех пор тебе придется мириться с колдовством. Ну, а теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Он забрался меж простыней, и через несколько минут комната наполнилась его храпом. Каландрилл посмотрел на Брахта и беспомощно пожал плечами. Керниец пробормотал проклятье и бросился на кровать. Измотанный, слишком измотанный, чтобы обсуждать их положение, Каландрилл скинул одежду и с удовольствием забрался в кровать.

После неудобного ночлега в заключении и утомительной езды по плато сон не заставил себя ждать, принеся с собой, по крайней мере для Каландрилла, целую кучу сновидений. Ему снилось, что он дерется на плато, ему виделись перепуганные лица умирающих разбойников, не понимающих, от чьей руки они пали; единственное, что они знали: их проткнул невидимый меч, но в момент смерти они вдруг превращались в Сафомана, поднимающего с боевым кличем огромный меч, но уже в следующее мгновенье он превращался в блондинку, которая, угрожая ему клинком с борта корабля-преследователя, что-то кричала, но он не слышал ее слов за шумом поднимающейся волны, уносящей ее все выше и выше до тех пор, пока она не превратилась в маленькую точку на фоне неба со всполохами от горящего города, по которому брели чудовища; вот они наклоняются, чтобы сграбастать его, и даже чары Варента не спасают, и тогда он, став невидимым, бросается бежать от их сжимающихся и разжимающихся когтей, но вдруг оказывается в руках Аномиуса, который, рассмеявшись, говорит: «Я твой настоящий товарищ, тот самый, которого предсказала тебе Реба». Он вырвался из его объятий и нырнул в бушующий огонь, и теперь за ним вдогонку несутся люди, одетые в черное, в масках на лицах с прорезями для полных безжалостной ненависти глаз; легкие его разрываются, ноги подкашиваются, и вот он бежит все медленнее и медленнее и наконец уже просто топчется на месте, и преследователи вот-вот схватят его, если только он каким-нибудь чудом не доберется до огромного дуба, растущего прямо перед ним и раскачивающего ветвями под завывающим ветром, и в их треске и шуршании ему чудится речь, которой он так и не понял. Он изо всех сил тянется к дереву, зная, что там — спасенье истины, но земля вдруг разверзлась у него под ногами, и он начал падать в бездну со светящейся точкой, которая все разрастается и разрастается, как солнце…

…А может, это первые лучи рассвета, предвестники зарождающегося дня, просочившиеся сквозь ставни? Он часто дышал, постепенно вспоминая, что лежит в комнате в таверне в Кандахаре; рядом на кровати ворочался Брахт, а Аномиус все храпел, правда, теперь не так громко; он открыл глаза и скинул с ног спутанные простыни. Потерев лицо руками, он встал, подошел к окну и протянул руку к ставням.

От его крика Брахт тут же вскочил на ноги с мечом на изготовку. Он покачал головой и потер руку, все еще горящую от чар Аномиуса.

— А я и забыл, — уныло хмыкнул он.

Брахт что-то пробормотал, пряча меч в ножны, и из кружки побрызгал водой на лицо.

— Ты дотронулся до окна?

Аномиус смотрел на них с кровати, моргая и шумно зевая. Каландрилл кивнул. Колдун поднял руку, и вновь запах миндаля наполнил прохладную комнату.

— Ладно, это заклятье снято. — Аномиус сел, направив водянистый взгляд на Брахта. — Но второе остается. Помни о нем.

Брахт не обратил на него внимания. Каландрилл открыл ставни — низко над рекой нависал туман; молодой грум, почесывая затылок, медленно брел к стойлу. На другой стороне реки возвышался лесистый холм, чья макушка терялась в тумане. Он отвернулся и провел рукой по волосам, думая о том, что скоро ему придется связывать их в конский хвост, как у Брахта. Он оделся, и они вдвоем молча ждали, пока Аномиус натянет на себя грязную одежду.

Колдун недолго занимался туалетом, и скоро они уже втроем сидели в столовой, завтракая горячим хлебом и дымящимся чаем. Расплатившись с хозяином, они отправились на конюшню, оседлали отдохнувших лошадей и повели их вниз к переправе — курящийся туман начал постепенно рассеиваться под лучами восходящего солнца и свежего бриза.

Путники завели лошадей на раскачивающийся на волнах паром, где их встретил жилистый паромщик-кандиец с голой, несмотря на утреннюю прохладу, грудью. Получив от них деньги, он посоветовал им взяться за канат, чтобы побыстрее добраться до противоположного берега, и, пока Брахт и Каландрилл тянули плоскодонный паром через реку, Аномиус держал лошадей под уздцы.

Туман окончательно рассеялся, и небо стало голубым. Паромщик отправился назад. Когда он достиг середины реки, Брахт указал рукой на дорогу, спускающуюся с плато.

— Всадники! — Голос у него был встревоженный. — Два или три десятка.

— Видимо, Сафоман сообразил, что мы бежали, раньше, чем я предполагал, — сказал Аномиус.

— Эти люди скакали всю ночь. Чтоб ты провалился, колдун! Разве не говорил я тебе, что глупо оставаться здесь на ночь? — Голос у Брахта был сердитый, но Аномиус лишь ухмыльнулся, потирая мясистый нос.

— Здесь нам уже ничто не грозит. Разве не говорил я тебе, что ночи мне будет достаточно, чтобы восстановить силы?

— Им остается только добраться до парома и пересечь реку, — сказал Брахт. — Мы растеряли всю фору, и даже если бросимся сломя голову вперед, то все равно ничего не выиграем.

— Дальше этого места они не пройдут, — успокоил его колдун. — Ты что, не веришь мне?

Мысли кернийца ясно читались у него на лице. Аномиус пожал плечами и, словно разочарованный таким недоверием, покачал головой.

— Смотри, — спокойно сказал он. — Смотри и запоминай, что я могу.

Колдун передал Брахту поводья, подошел к воде, наклонился и сунул руки в ил, из которого слепил ком. Спокойно направляясь назад, он словно приглаживал его, лепя нечто, похожее на фигуру человека. Выйдя на сухую дорогу, он поставил свое произведение на землю, продолжая лепить. Приближающиеся всадники скрылись за кустарником, но колдун не торопился. Сидя на корточках около фигурки, он плюнул ей в лицо и растер слюну. Затем вытащил из складок халата маленький кинжал, уколол себе большой палец и выдавил на куклу капельку крови. Ломаными ногтями он начертил что-то наподобие глаз и рта, а затем вставил веточку в то, что было правой рукой куклы. Затем произнес заклинание, и красный камень, висевший на шее Каландрилла, начал сверкать, и он почувствовал уже знакомый запах миндаля. Аномиус выпрямился, вытер руки о халат и с улыбкой посмотрел на своих недоверчивых попутчиков.