Энгус Уэллс - Гнев Ашара

— Хотел бы я знать, правы ли мы? На верном ли пути мы стоим? — проговорил Бедир во тьму, его нечеткий голос почти что слился с шумом Идре. Кедрин нахмурился; он не привык слышать сомнение в словах отца.

— Что будет, то и будет, — изрек Тепшен Лал. — Мы исполним, что должно. Слово за богами.

Кедрин увидел, что плечи отца на миг обмякли, затем распрямились. И понял, что эти двое обменялись чем-то таким, что в его возрасте еще трудно постичь. Он подумывал, не спросить ли о той тяжести, что, помимо очевидного, столь тяжело лежала на плечах Бедира, но тут раздался стук в дверь.

— Войдите, — крикнул Бедир.

Правая рука Тепшена Лала коснулась кинжала и тут же убралась, когда Рикол препроводил внутрь женщину и тотчас же покинул их, сославшись на полночный обход.

Женщина сказала:

— Я — Уинетт, Владыка Бедир. Ты посылал за мной.

К удивлению Кедрина, она была почти девочкой. Мягкое голубое одеяние Эстреванской Сестры облекало гибкое стройное тело, из-под головной повязки рассыпались медово-золотые пряди. На левой руке девушки он заметил кольцо с синим опалом, тонкую шею охватывало простое ожерелье из серебра с вправленными в него агатами. Да, очень жаль, что она выбрала безбрачие.

— Спасибо, что пришла в столь поздний час, Сестра, — сказал Бедир.

— Вне сомнений, это было необходимо, — ответила целительница. — Я чую беду.

Отец печально улыбнулся и кивнул.

— Моя жена, Владычица Ирла, предположила, что ты со своим даром сможешь помочь нам.

— Как именно? — спросила Сестра.

Бедир предложил ей стул, а сам уселся на постель и коротко пересказал свою беседу с Риколом и Фенгрифом. Когда он закончил, Уинетт воззрилась на него с тревогой в глазах.

— Это возможно, хотя сама я ни о чем таком не подумала бы. Госпожа Ирла стала бы славной мастерицей, не предпочти она брак, — женщина улыбнулась, давая понять, что в ее словах не кроется упрек. — Я не вижу причин для неудачи… Признаюсь, я тоже не особенно уверена в Бранноке.

— Ты знаешь его? — спросил Бедир. Уинетт кивнула:

— Мне случилось его выхаживать. Он получает больше ран, чем многие другие. И наносит больше. Он безбожник, но, пожалуй, не столь дурен, как считает господин Рикол. У него есть свои понятия о чести — хотя это и не всякий может заметить.

— Если он замыслит измену, то, конечно, попытается это скрыть, — сказал Бедир. — А ты обнаружишь, что он что-то скрывает. Или нет?

— Возможно, — Уинетт нахмурилась. — Все не так просто. Браннок великий путаник, и верен в первую очередь лишь себе. Не думаю, что могу что-то обещать наверняка.

— Ты должна постараться, — сказал Бедир. — Если Посланец явился, мы обязаны пойти на крайние меры.

— Верно, — согласилась Уинетт, пригубив вино, которое учтиво налил ей Кедрин, млея от доставшейся ему благодарной улыбки. — Выбор не велик. Когда вы уходите?

— Чем раньше, тем лучше, — Бедир встретил ее ровный взгляд. — И чем неприметней, тем верней.

— Бранноку такое не впервой, — сказала Сестра. — Но мне нужно несколько дней, чтобы окутать пеленой тебя и твоих людей. Я полагаю, это нужно всем?

— Всем желающим, — сказал Бедир. — И думаю, отказов не будет.

Уинетт кивнула.

— Я буду готова. Вы меня легко найдете.

— Спасибо, — Бедир поднялся, чтобы проводить ее до дверей. — Молись за нас, Сестра.

Уинетт кивнула и вышла в освещенный факелами проход. Бедир повернулся к остальным, задумчиво почесывая щетину, пробивавшуюся на подбородке.

— Я исполнил, что должно. Теперь, как ты говоришь, Тепшен, слово за богами.

Тепшен Лал хмыкнул, по-кошачьи поднявшись на ноги.

— Теперь спи.

— Ага, — умиротворенно улыбнулся Бедир. — И пусть нам не приснится никаких снов.

Но Кедрин был слишком возбужден, чтобы избежать снов. Он покинул отца и зашагал по пустому проходу к своей спальне. Задержался у двери, чтобы помахать на прощание рукой Тепшену, затем заперся на засов — хотя знал, что в этих гордых стенах находится в полной безопасности. Юноша оперся о толстые дубовые доски двери, внимательно изучая помещение. В нем преобладала суровость, равно соответствующая его новому положению защитника Тамура и более чем полная грозных предчувствий. Комната находилась у большой восточной стены крепости, единственное окно выходило на Идре, тонкие ставни закрывали его проем. Пол, стены и потолок были из гладкого серого камня, стены увешивали грубые ковры старинной работы, огонь в очаге не горел по случаю теплого времени. В помещении был зажжен только фонарь, укрепленный над постелью, и его свет превращал этот мрачноватый уголок в приветливую гавань. Как и у Бедира, посредине комнаты стоял стол с тремя резными стульями из потемневшего дерева, на столе кувшин и три чаши для вина. Возле одной их стен имелся шкаф, где юноша нашел свое снаряжение, тщательно сложенное. Кожаные вещи были аккуратно смазаны, тканая одежда выстирана. Оружие — меч и лук — висело на стойке из полированного черного дерева, рядом с умывальником и ночным сосудом.

Кедрин умылся, почистил зубы и улыбнулся, узнав руку матери в том, как были сложены его вещи. Затем улыбка пропала: ему впервые пришло в голову, что они с матерью могут больше не увидеться. До сих пор все это казалось лихим приключением, вылазкой в неведомые дебри, превосходившей его самые сокровенные чаяния. Теперь в одиночестве, слушая ветер, загадочно свистевший вдоль ущелья Идре, принц осознал, что, быть может, скачет навстречу чему-то куда более враждебному, чем лесные варвары.

Все равно, как если бы страшные сказки, которые рассказывают у огня долгими зимними вечерами, стали вдруг явью, и нечисть, которой в них было полно, обрела плоть, клыки и когти. На уроках иногда заходила речь о варварских божествах, но все это казалось ему детским лепетом невежественных дикарей, слишком приверженных своим кровавым обычаям, чтобы внять мудрому учению Госпожи. Теперь, однако, выходило, что рассказы, которые он считал чистым вымыслом, имеют под собой основу. И до такой степени, что храбрые воины с опаской оглядывались на них.

Он поспешно разделся, дрожа не только от прохлады, и нырнул под одеяла. Что-то резко ударило его по ногам, принц поджал их с невольным вскриком, и только потом понял, что это всего лишь грелка, поставленная в постель заботливым слугой. Но и тепло побудило его думать об опасности — огне, Ашаре и о не имеющей формы угрозе. Ему очень не хотелось задувать фонарь и отдавать свою спальню во власть ночи. Когда же Кедрин все-таки потушил свет и сон одолел его, ему снились сражения и бегство от безликих противников.

Юноша с благодарностью встретил зарю — привычный стук копыт и лязг металла, гул людских разговоров и птичье пение. Полусонный, он вылез из постели, стыдясь того, что счел детскими ночными страхами, быстро натянул привычную походную одежду и настежь распахнул ставни. Утро было ясное, солнце отсвечивало от верхнего края ущелья, рассыпая искры в туман далеко внизу. Казалось, он смотрит сверху на облака, подобно птицам, что кружили за окном или камнем устремлялись вниз. Одевшись, юноша спустился в трапезную. В желудке у него щекотало, хотелось скорее перекусить.