Джонатан Уайли - Владычица снов. Книга вторая

— К сожалению, госпожа, вы ошиблись, — с комически преувеличенной вежливостью произнес он. — Бики невероятно чистоплотные зверьки. — Широко, во весь рот, ухмыльнувшись, он закончил: — А воняем мы сами!

Значительно позже — когда время уже перестало играть какую бы то ни было роль — события вечера слились в единый блаженный поток. Даже Гален, у которого имелись и причины, и желание оставаться трезвым, понял, что эта задача выше его сил. Одно питейное заведение сменялось другим, каждое новое казалось еще более убогим, чем предыдущее, так что в конце концов он просто перестал понимать, где они находятся. Последний трактир разительно отличался от первого, хотя пиво, как это ни странно, оставалось на вкус столь же превосходным, и шумели здесь не только археологи, но и все остальные посетители.

Гален смутно припоминал, что кое-где в ходе нынешнего вечера играла музыка и пели певцы, а кто-то даже пустился в разудалый пляс. К археологам то и дело присоединялись местные, главным образом девушки, — всем хотелось выпить на дармовщину. Казалось, полгорода были давным-давно знакомы именно с этим отрядом археологов, а сами они купались в собственной важности и чужом внимании, причина которого коренилась в деньгах, которые пока еще бренчали у них в карманах.

Гален не без труда останавливал взгляд то на одном, то на другом из спутников. Раскрасневшийся и обливающийся потом Пейтон потчевал благодарных слушателей байками, которые и начинались-то небывальщиной, а в ходе рассказа выливались и вовсе в нечто несусветное. Холмс, усадив к себе на колени очередную деваху, веселился пуще всех, пел, передразнивал своих спутников, отпускал остроты по адресу всех присутствующих и отсутствующих. Особенно язвительной и даже жестокой оказалась одна из его шуток по поводу медлительного, угрюмого и косноязычного Фланка. Не все откликались на его остроты добродушно — особенно когда их мишенью становились не сами археологи, а люди из-за соседних столиков. Посетители торопились покинуть трактир, прежде чем на них обрушилась бы волна насилия, близость которой они чуяли за удалым весельем могучего бородача.

Милнер вел себя куда менее вызывающе, но и он, пропустив пару кружек, принялся разглагольствовать без умолку. Он говорил, даже когда его никто не слушал, явно упиваясь звуками собственного голоса. Прилагая колоссальные усилия к тому, чтобы все услышать и все понять, Гален пришел к выводу, что Милнер или говорит на чужом языке, или несет какую-то тарабарщину. Для него самого разницы в этом не было. Потеряв к Милнеру всякий интерес, Гален повернулся к Кибблю, который между тем уже давно держался без обычной отстраненности, даже его угловатое тело, казалось, приобрело несколько более округлые очертания. Лицо его разрумянилось, вечно бегающие глазки застыли, а сам он развалился в мягком кресле, лениво оглядывая слабо освещенный зал трактира.

Фланк, напротив, сидел молча и неподвижно. Щеки его побледнели до мучнисто-белого цвета, а пальцы обеих рук крепко сжимали кружку. Гален, сам не зная почему, решил, что Фланка вот-вот вытошнит. Дрейн сидел рядом с Галеном. Сперва он держался тихо, «держал ухо востро», как он сам любил говорить, но по мере того, как нарастало веселье, самый младший из археологов тоже пришел в праздничное настроение и присоединился к общей беседе, украшая рассказы Пейтона лично выстраданными подробностями мистического свойства. Лишь одна тема заставляла его моментально умолкнуть — и это был разговор о женщинах. Как только беседа заходила на эту тему, Дрейн умолкал, затихал, и никакими подначками нельзя было выжать из него хотя бы пару слов.

К счастью для Галена, никто не ждал от него верховодства в вечерних забавах и застольном трепе, поэтому ему легко было умолчать о подлинной причине своей добровольной вербовки в археологи. Так или иначе, разговор все чаще переходил на женщин, а Дрейн все глубже уходил в себя, и Гален понимал, что рано или поздно с расспросами пристанут и к нему.

— Ну что, новичок, — начал Милнер. — Похоже, ты до девок охоч, да и они до тебя тоже.

— Точно, — не обращаясь ни к кому в отдельности, пробормотал Киббль. — Наверняка целую кучу спортил.

Гален пожал плечами, сохраняя напускное безразличие.

— Так, парочку-другую, — неохотно подтвердил он.

— Это ж он отбил невесту у жениха, не забывайте, — рассмеялся Холмс. — Извращенец, каких поискать, — радостно закончил он.

— Ну-ка, поделись, парень, — приказал Пейтон.

Гален, понятно, не собирался выкладывать собутыльникам подлинную историю и начал уже прикидывать, что бы такое позабавней сочинить, как на него волной накатили воспоминания об Эмер. И острое чувство вины — он понял, что вспомнил о девушке впервые за все время с тех пор, как покинул Крайнее Поле. Он не оставил ей даже записки — и слова Тарранта о том, что необходимо поторапливаться, не показались ему сейчас даже маломальским оправданием подобного небрежения. Сцены их близости замелькали перед его мысленным взором. Закрыв глаза, Гален судорожно сглотнул. Все его мышцы, вопреки опьянению, сковало напряжение. Чувства, обостренные алкоголем, свидетельствовали, что он страшно тоскует по Эмер, а все остальное уже не имело значения. Он обнаружил, что внезапно лишился дара речи.

— О боги, — под общий смех прокомментировал его замешательство Холмс. — Коли она была так хороша, так, может, стоило побороться до конца?

— Или прихватить ее с собою в нашу компанию, — предложил Милнер. — А то у нас порой бывает так одиноко.

— Оставьте его в покое! — с неожиданной страстью воскликнул Дрейн. — Не лезьте не в свое дело.

Остальные археологи с удивлением уставились на юношу, поняли, что он говорит серьезно, — и тут же их отвлекло появление служанки с очередным подносом пива.

— Я понимаю, как тебе тяжело, — посреди поднявшейся суматохи прошептал Дрейн Галену. — Все они свиньи!

Гален кивнул. Дара речи он еще не обрел. Да и вообще поклялся себе не произнести больше ни слова, пока не протрезвеет. Что должно было произойти денька через три.

Пока археологи праздновали возвращение на твердую землю и пропивали честно заработанные деньги, Шаан, не теряя времени даром, прибыл с рапортом в замок. Быстро распорядился о покоях для себя и телохранителей, проследил за тем, чтобы надежно уложили его товар, а потом отправился в зал для аудиенций.

Барон был уже здесь, он в одиночестве дожидался прибытия Шаана. Встречая гостя, Ярлас поднялся во весь рост, слегка расставил массивные ноги, руками в кожаных перчатках уперся в бока и мрачно уставился на вновь прибывшего. Шаан поспешил к барону, пытаясь сохранить хотя бы каплю достоинства, и преломился в поклоне. Ярлас был господином непредсказуемого поведения, подверженным внезапным вспышкам гнева, и Шаан слишком хорошо знал его, чтобы осмелиться заговорить первым.