Теренс Уайт - Хозяин

— Не иначе как он молится на лету. Ты не заметил, ладошки он не сжимал?

— А славный из него вышел бы Папа — толстенький, коротконогий, нос бутылкой и размалеван, как в цирке.

— И переваливается на ходу.

— Да, ходит он скорей по-моряцки, вразвалочку.

— Знаешь, Никки, люди в «Bello Gallico», может, и не самые симпатичные, а все же приятно смотреть на птицу и не чувствовать себя дураком. Хорошо, что ты читаешь про птиц.

Садясь на воду, тупик вытягивал и широко разводил по сторонам от хвоста красные лапки, — пользуясь ими, как самолет элеронами.

— В книге сказано, — пояснил Никки, принимая ее похвалу, — что тупики летают, «елейно сложив ладошки». Что такое «елейно», ты не знаешь?

На этом разговор и прервался.

— Джу?

— Да?

— Единственное на чем отсюда можно сбежать — это траулер или вертолет.

— А мы не могли бы попросить мистера Фринтона, чтобы он взял нас с собой?

— Дурочка!

— Он, вроде, не такой плохой, как… как некоторые.

— Разве мы можем его о чем-то просить, когда он работает на Хозяина? Что это тебе в голову взбрело?

— Но мы же не сумеем спрятаться на вертолете так, чтобы нас не заметили. Там и места-то нет.

— Если на то пошло, так и на траулере не больно-то спрячешься, особенно с Шутькой.

— Шутьку мы бросить не можем.

— Конечно, не можем.

— Никки.

— Ну?

— Эти дурацкие рубахи. Как бы нам с тобой раздобыть нормальную одежду, ушить что-нибудь, что ли? А то мне уже опротивело изображать херувима. Может, мистер Фринтон сумеет что-нибудь заказать в Ирландии? Он мог бы снять с нас мерки.

— Мне вот что интересно, — задумчиво сказал Никки, — нельзя ли спрятать в вертолете записку. Не про одежду, а насчет того, чтобы нас выручили отсюда. Должен же кто-то на той стороне обслуживать вертолет, он мог бы найти записку, если бы мы засунули ее куданибудь в двигатель…

— А давай отправим письмо в бутылке.

Никки повернул голову, подпираемую загорелой рукой и уставился на сестру укоризненным глазом. Так адмирал озирает младшего лейтенанта, и молчание при этом хранит точно такое же.

— Нет, но ее же могут найти.

Молчание.

— Могут или не могут?

Он отвернулся. Невежество сестры было слишком вопиющим, чтобы о нем стоило разговаривать.

— Дельфины! — воскликнула Джуди.

Никки мигом вскочил на ноги. Дельфины были их любимыми рыбами, вернее, млекопитающими.

— Где?

Дельфины плыли примерно в полумиле от них, но плыли к острову. Большие блестящие спины вырастали из воды одна за другой, — быть может, дельфины охотились за идущей близко к поверхности рыбой, а может быть, просто играли, испытывая блаженство и радость. Они приближались, и гладкие, обтекаемые, мерцающие тела их поочередно пробивали поверхность воды, — хотя возможно, что кто-то из них временами выскакивал наверх и не в свой черед. Они скользили, струясь и сверкая, между воздушной и водной стихиями, перекатываясь по неторопливой дуге, словно конь-качалка или доска качелей, — голова-хвост, голова-хвост. Но ни та, ни другой никогда полностью не покидали воды. Целая стая дельфинов! Будь они стайкой купающихся школьников, они бы сейчас ныряли, падая в море, словно с небес. Но океанские школяры ныряли из моря в небо. Как радостно было предвкушать их появление, пересчитывать их, пока они приближались, и молиться, чтобы они подошли поближе.

— Они не охотятся, — сказал Никки. — Если бы они шли за рыбьим косяком, там бы и олуши тоже вертелись. Они просто веселятся.

Дельфины приближались. Дугой идущие во главе стаи подводные существа с каждым разом выпрыгивали из воды все ближе и ближе, пока спина самого близкого не оказалась совсем рядом с детьми, так что те могли, протянув руку, уронить на эту спину кусочек печенья. Спина его появилась из воды прямо под ними, и полное веселого дружелюбия око дельфина, едва показавшись над водой, задержалось на близнецах, похоже, подмигнуло и ушло под воду с удовлетворенной ухмылкой обладателя острого разума, какую видишь в пантомиме на физиономии черта, перед тем, как ему провалиться под сцену. Дети остались при впечатлении, что на этом усмешливом оке и держится, будто на точке опоры, доска качелей.

— Как было бы приятно погладить его по спине, — сказала Джуди.

— Ты знаешь, — приглушенным голосом произнес Никки, не отрывая глаз от горячей поверхности камня, лежавшей у него между руками и прямо под носом, — если мы удерем отсюда, получится, что мы вроде как дезертировали.

— Но ведь мы тогда сможем вернуться и уже не одни.

— Да.

— Здесь-то мы ничего сделать не можем. Одним, без помощи нам не справиться.

— Да, я думаю, если появится возможность сбежать, мы будем обязаны ей воспользоваться. Надо рассказать обо всем людям.

— Тогда сюда смогут прислать военный корабль.

— А как ты думаешь, нам поверят?

— Почему же нам не поверить?

— Надо бы запастись какими-то доказательствами. Стянуть у Пинки один из локаторов или еще что-нибудь.

— Самое трудное — это пробраться на траулер так, чтобы нас не заметили.

— Слушай, а в чемодан мы не можем Шутьку засунуть?

— Кабы у нас был чемодан.

— Я без Шутьки с места не тронусь.

— Никто тебя и не просит.

— И потом, она непременно залает, — несчастным голосом прибавила Джуди.

Они помолчали, и Никки вернулся к началу разговора.

— И все же мы оказались бы дезертирами, Джу. Как-то неприятно об этом думать.

— Тот, кто из драки…

— Да знаю я все это. Но что мы сможем рассказать, на самом-то деле? Какой будет прок от рассказов о том, что здесь происходит, если мы этого и сами не знаем?

— Мы могли бы рассказать про… про Доктора.

— Да, это, наверное, правда.

— Конечно.

— Ведь не может же быть, что его куда-нибудь заперли, верно?

— Куда?

— Ну, мы ведь не видели… тела.

— Нет, ты полюбуйся на этих чаек!

Поморник гонял по всему небу охотившуюся за рыбой опрятную моевку. Клюв у моевки слишком был полон рыбы, чтобы она могла что-либо произнести, зато поморник вопил хулиганским голосом — «скиир, скиир», — между тем как его упрямая жертва увертливо кувыркалась в эфире, полном громкого хлопанья крыльев, мелькания обманчиво грозных когтей и наводящих ужас своей свирепостью кликов. Моевка, наконец, сглонула рыбу и заверещала то ли от страха, то ли от гнева — «кит, кит», — но преследователь ее оставался непреклонным. Волей-неволей, а рыбу моевке пришлось отрыгнуть, и та полетела вниз, темным комочком удаляясь от двух оставшихся в воздухе птиц. Поморник, тут же перекинувшись через крыло, стремглав ринулся следом за рыбой, вкладывая в снижение все свои силы, будто сокол, который летит, а не падает вниз, — и таки подсек добычу похожим на садовые ножницы клювом, прежде чем рыба коснулась воды. Затем пират удалился, выражая всем своим видом полное удовлетворение, а моевка обиженно поплыла восвояси, заметив: