Галина Львовна Романова - Странствия Властимира

В трюме бесились лошади, обрывая повода, — они словно чуяли близкую беду. Жеребцы Буяна и Мечислава уже дважды срывались с привязи, грозя или разбиться, или потопить и без того плохо держащийся на воде корабль.

Миновал поддень, прежде чем буря немного улеглась. Еще не веря в удачу, люди, еле отдышавшись, терялись в догадках, что было причиной непогоды.

— Прогневался на нас, за что-то, Шейх моря, — убежденно говорил Синдбад,—Я думал, он нас сразу потопит, а он, слава Аллаху, дал нам время, чтобы вымолить прощение.

С этим никто не спорил, странно было другое: никто не, мог даже предположить, чем вызван гнев.

— И вроде жертвы мы ему дали в начале пути, — продолжал теряться в догадках Синдбад. — Неужто ему мало?..

— Может, и мало, — молвил Мечислав. — Он, видать, за то на нас гневается, что мы его за последнее не отблагодарили — ведь он нас к острову со смертью Кощеевой привел и назад уйти с него позволил. Когда впервые в море выходили, такого уговора — про остров — промеж нас еще не было…

— А ведь и верно! — Синдбад хлопнул его по плечу. — Ну, что скажете?

Мореход победно оглянулся, но в трюме царило молчание. Матросы молились Аллаху, косясь на капитана и пассажиров, Гаральд упоенно молился Пресвятой Деве и всем святым, которых помнил, Буян напряженно раздумывал. Когда Синдбад заговорил о новой жертве Шейху моря, он встрепенулся.

— А и то! — выдохнул он, — И как я сам не сообразил! Новая жертва!

— Да как же это? — подал голос Властимир. — Ведь мы не по торговым делам путешествуем, товаров нет при нас, барыша тоже никакого. С чего нам с ним делиться? Вот путь окончим, тогда и о жертве подумать надо будет…

— Еретики вы, а не язычники, — процедил Гаральд, осеняя себя крестным знамением. — Господь гневается на нас за что-то, а вы о торговле помышляете… О душе бы подумали немного! Душа бессмертна!..

Он собирался еще много говорить, но Буян вскочил на ноги.

— Я знаю, что делать надобно! — выпалил он. — Верно, что Водяник морской с нас жертвы требует. Верно и то, что с жиру он бесится, смерти нам желая. Вспомнил я сейчас об одном случае, что с дедом моим приключился. Синдбад, прикажи спустить на воду доску да привязать ее к борту той веревкой, что в моем тороке при седле найдешь, — и никакой иной!

Не прибавив и слова, Буян полез доставать гусли. Мечислав подобрался ближе.

— Ты к Водянику пойдешь? — шепнул он.

— Угадал. — Буян взлохматил его вихры, — К нему, родимому! Отошедший позвать матросов Синдбад подошел со свернутой веревкой:

— Эта?

— Она самая. — Гусляр бросил на нее косой взгляд, настраивая гусли. — Как привяжете да доску на воду спустите, так меня позовите!

Пожимая плечами над странностями славян, Синдбад ушел. Было ему от чего теряться в догадках — веревка на вид была самая обычная, только чуть зеленоватая, словно с подплесенью. Но Мечислав, когда капитан ушел тронул гусляра за локоть: — Крапивная?

— Она самая, — кивнул Буян. — Простую волны по приказу Водяника вмиг порвут, а из сушеной крапивы сплетенную никаким чарам не одолеть!

— Боишься?

— Боюсь.

— Так чего ж идешь ты тогда? Буян встал, оправляя рубаху:

— Водяник обидчив и злопамятен. Коли не задобрить его чем, вовек не умилостивится. А нам еще по морям не один день ходить — чует мое сердце.

Словно подтверждая слова гусляра, новая волна ударила в борт так, что он чуть не упал.

Буян вышел на палубу. По доскам катились пенные валы. Корабль начинало раскачивать из стороны в сторону. Крапивная веревка, оказавшаяся довольно-таки длинной, лежала, как змея, у ног Синдбада, который обеими руками судорожно цеплялся за борт. От него не отходили несколько матросов и Мечислав. Все в упор смотрели на подходящего гусляра, который нарочно вел себя так, словно шел на свидание к возлюбленной.

Но когда он подошел к борту, молодецкая улыбка исчезла с его лица. Он окинул долгим пристальным взглядом море и небо, скользнул глазами по людям, что ждали его слов и дела, и поманил к себе Мечислава.

— Ежели что — останешься за старшего,

шепнул он юноше на ухо. — Сын волхва все же… Ларец храни пуще жизни, князя не оставляй, с пути нашего не сходи… Три дня меня не будет, — помолчав, добавил он, — сходи вниз, попрощайся за меня с Властимиром. Коль не вернусь — жене моей весть отнеси… Исполнишь?

Мечислав переменился в лице, но склонил голову:

— Исполню…

На прощанье сжав плечи юноши, Буян быстро вскочил на борт.

— Погодь бушевать, Водяник морской, Владыка Подводный! — крикнул он. — А то не дождешься того, чего требуешь!

Буян никогда не думал, что под водой так красиво. Однажды, мальчишкой, он тонул в Ильмене у затонов. Тогда в миг, который человек всегда понимает как последний, он вроде как увидел вглуби низкий, приземистый дом и садик вокруг него, а по садику не то рыбы, не то люди с рыбьей кожей бродят. Одна девушка, почти нагая, ежели не считать накидки из чешуи, уже протянула к нему руку, но потом что-то углядела в его глазах и гневно махнула..: 'Тотчас волна ударила его в грудь и вынесла на берег Чернавы-рёчки. Буян на всю жизнь запомнил тогда глаза родителей и самое главное — бабки, тоже Чернавы. Она смотрела на него так, словно ее внук оказался оборотнем, но отец махнул на это рукой.

Лишь теперь Буян понимал, что такого углядела в этом знамении его бабка. Он не чувствовал, что находится под водой — телу и верно было мокро, но он не задыхался.

Когда волна, накрыв с головой, уволокла его под воду, доска выскользнула из-под новгородца. Терять ее было никак нельзя, и гусляр зажал ее под мышкой, перебросив гусли за спину. Волна, как сани, запряженные норовистым конем, несла его на глубину, ко дну. Думая лишь о том, как бы не потерять доски, Буян с любопытством осматривал встающие перед его глазами подводные горы, поросшие колыхающимся лесом из водорослей. Рыбы, о каких он и сказок не слышал, таились меж колеблющихся стволов. Словно стайка птиц, проносились рыбки помельче. Косые лучи солнца нитями падали в воду, рассекая ее до дна, и чешуя попавших в луч рыбок сверкала, как россыпи драгоценностей. Точно так же блестели камни и раковины улиток,

Волна поднесла человека к подножию горы, и несколько рыбин тут же устремились к нему Двух из них он узнал — то был однозуб, о котором как-то рассказывал легенду Гаральд, и дельфин, что не раз попадался на пути, плывя подле судна. Эти двое подхватили доску на спину и поволокли ее в ущелье промеж скал. Буян еле успел вскочить на нее — рыбы не дали ему времени осмотреться.

Дворец Водяника встал перед Буяном неожиданно, хотя тот и искал его глазами. Вдруг обыкновенная скала, которую огибали рыбы, расцветилась огнями, открылись створчатые, как раковины, двери, и рыбы замерли у входа.