Галина Львовна Романова - Странствия Властимира

Голубь заворковал и опять завертелся на месте, словно узнал знакомое имя.

— Буян в беде, — сказал Властимир. — Сам прийти не может — так птицу за мной послал. Видать, долгонько искал меня голубок — легкий он и тощий. Жаль, что не поспел я ранее… Что ж, парень, ухожу я этой ночью.

— Куда? — ахнул Любечанин.

— Друзей выручать. Голубь меня куда надо выведет, а ты сам только что мне сказал, что вскорости придется мне выбирать — или с вами в Миср отправляться, или тут на свой страх и риск оставаться. Я и выбрал — иду, куда судьба зовет. А тебе последняя просьба — вечером проводи меня к Облаку да смотри, чтоб все на месте было!

Миновал всего час после того, как отзвучали с минаретов призывы на вечернюю молитву. Дамаск успокоился, жители его затихли по своим домам, а на улицы вышли воры, грабители, спешащие на свидание влюбленные и ночные сторожа. На окраинах уже раздавались их высокие напевные голоса: “Спите, жители Дамаска. В городе все спокойно!” — и перестук деревянных колотушек.

В эту пору и пришел к Властимиру Любечанин.

Князь его уже ждал — одетый, вооруженный. На руке его, как ловчий сокол, сидел белый голубь — только расшитого клобучка недоставало. Властимир издалека различил шаги раба. — Ты? — молвил он. — Веди — время дорого!

Облак уже был оседлан и нетерпеливо перебирал копытами. Он застоялся и спешил в дорогу. Любечанин вывел коня из ворот конюшни, и все трое: князь с голубем, раб и ведомый в поводу конь — потихоньку пошли прочь.

Голубь сидел на руке князя спокойно, словно неживой. Но когда за углом Властимир вскочил в седло и потянул повод одной рукой, забеспокоился, заворковал, словно хотел голубиным языком рассказать то, что под силу лишь человечьему.

— Князь, голубь-то все влево носом вертит, — сказал Любечанин, берясь за повод. — Не туда ли дорога?

— Куда он укажет, в ту сторону мне и править, — отмолвил Властимир. — А только что ты тут делаешь? Возвращайся к своим — я и сам управлюсь.

— Э нет, князь. — Любечанин потянул Облака влево по улице. — Я от тебя не отстану! Бежать я с тобой надумал — не век же ты по землям этим диким бродить будешь. Когда-то и домой возвернешься, а я — за тобой. Глядишь, и увижу места-то знакомые. А нет — и при тебе, в твоей Резани, останусь. Не прогонишь?

— Но как же ты с нами? Мы воины, а ты…

— А и воинам должен кто-то кашу варить, — спокойно и уверенно возразил Любечанин. — Думаешь, из наших с тобой никто бы не пошел, кабы ты кликнул? Да почти все побежали б, окромя тех, кого совсем детьми малыми захватили. Пока человек язык свой родной помнит, его все домой, на родину тянуть будет.

И отправились они в путь втроем — князь, раб беглый и голубь белый. Все время, пока ехали по ночным пустынным улицам, сидел голубь на руке у князя спокойно, перышки перебирал, а потом вдруг встрепенулся, подтянулся и забеспокоился. Прежде чем успел Властимир окликнуть Любечанина поглядеть, что с птицей творится, та уже спорхнула с руки резанца и закружила в воздухе над его головой с криками призывными.

— Никак, зовет, чтоб за ним мы последовали? — угадал князь. Голубь вертелся перед лицом, чуть не задевая крыльями, но в руки не давался. Потом только опустился на левое плечо Властимира и забегал по нему воркуя.

— Влево надо править, — решил князь. — Есть здесь улица?

— Как не быть? Совсем мы с нею рядышком! — откликнулся Любечанин. — Вот ведь диво дивное! Птаха малая, а разумеет, ровно кто из богов ее надоумил!

— Не бог то, а друг мой закадычный, Буян-гусляр, — ответил Властимир.

Облак свернул в узкую улицу, что тянулась меж двух заборов и казалась бесконечной. Только старый месяц да две звездочки освещали ее. По обеим сторонам поднимались мрачные заборы, за ними так и мерещились грабители. Но незрячий Властимир лишь по эху Облаковых копыт догадывался о том, где они едут.

Когда улица кончилась, голубь забеспокоился вновь — забегал, заворковал, а потом перебрался на другое плечо и вертелся там, пока всадник не свернул направо.

Они выехали на какие-то задворки, где были только заборы с калитками и закрытыми воротами. За заборами поднимались высокие здания, почти закрывающие свет месяца. Голубь неожиданно спорхнул с плеча Властимира, покружил над его головой, а потом отлетел чуть подальше и присел на стену над воротами.

Не раздумывая, Властимир направил Облака в ту сторону, куда улетела птица, — умный конь сам тянул туда. Но Любечанин подскочил и повис на морде жеребца.

— Осторожнее, князь! — воскликнул он. — Не знаешь ты еще, куда тебя птаха привела! То тюрьма султана, а с другой стороны — его дворец с садами!

— Тюрьма? Знать, верно мы прибыли! Жив, значит, Буян, коли голубь в тюрьму меня привел. Ждет он моей помощи.

— Да можно ли тебе одному туда? Где это видано, чтоб в одиночку на этакое дело решаться? — Раб поворотил коня в сторону. — Дождись утра — тогда думать будем!

Он упорно старался поворотить Облака назад. Рассердился Властимир на Любечанина. Натянул повод, вздыбил коня, вытянул раба плетью.

— Прочь, трус! — крикнул. — Видно, рабство твой дух ослабило, коль позабыл, что Буян друг мне и брат названый. Говорят у нас на родине: “Сам погибай, а товарища выручай!”

Облак вырвался из рук пытавшегося удержать его раба и одним прыжком донес князя до ворот. Тут же слетел со стены белый голубь, сел на плечо Властимиру, заворковал, а князь, не таясь, подъехал ближе и ударил в кованые створки кулаком.

Раздался такой грохот, что проснулась стража, дремавшая на стене, выскочила во двор, спрашивая: “Не конец ли это света?” И узники в тюрьме услыхали грохот невиданной силы, забеспокоились. Показалось им, что тюрьма рушится.

И второй раз ударил Властимир кулаком в ворота, на сей раз не с правой, а с левой руки, где когда-то Разрыв-дар у него был. Повыскакивала стража из тюрьмы во двор, хватаясь за оружие, и застыла, не в силах слова сказать. Ворота у них на глазах дрогнули, выгнулись, будто джинн [28]ударил в них с той стороны. Потом по камню побежали мелкие трещины, зашатались скобы чугунные, штукатурка со стен посыпалась, а когда ударило что-то в ворота в третий раз, рухнули они с грохотом и скрежетом, подняв тучу пыли.

С криками отбежала стража в стороны, а когда пыль рассеялась, увидели все, как въехал в пролом всадник на белом коне. И был он весь черный, как разгневанный джинн, и конь под ним был подобен грозовой туче — грива по ветру стелется, хвостом заметает улицу, шерсть искрами вспыхивает, глаза горят будто молнии. Выехал всадник на широкий двор, натянул поводья, вздыбливая коня, вскинул руку — и спорхнул ему на ладонь белый голубь. Заворковал голубь, забеспокоился и ко входу в тюрьму устремился, увлекая за собой всадника.