Александр Больных - Снежные волки

— Сдохла? — громко спросил Хани.

— Не думаю, — ответила Рюби. — Они всегда отличались исключительной живучестью. Другое дело, что ей сейчас придется дня два отлеживаться. Но, полагаю, оправится.

Услышав голоса, зверь обернулся. И вдруг неожиданно для самого себя Чани свистнул ему. Зверь дернул ушами. Чани свистнул второй раз, и пардус вприпрыжку, пританцовывая, направился к ним. Присел, внимательно осмотрел путников. Его глаза продолжали лучиться весельем. Чани поманил его рукой. Зверь подумал немного и послушался — подошел к нему и, хрипло мурлыча, стал тереться о грудь, как простая домашняя кошка. Чани почесал ему за ухом, зверь довольно заурчал, встал на задние лапы, положил передние ему на плечи и длинным горячим языком старательно облизал Чани обе щеки.

— Отстань, хулиган, — беззлобно отругнулся Чани, вконец ошеломленный.

Зверь смешливо фыркнул и не спеша удалился, довольный до предела.

— Вот видишь, — сказала Рюби. — А ты еще сомневался. — Она погрозила Хани пальцем.

— Нет, — возразил Чани, — ты не права. Ведь это королевский ловчий. Это совершенно особый зверь, его нельзя равнять с простыми дикими животными.

— Может быть, и так, — странным тоном произнесла Рюби.

— Глупо в этом сомневаться, — убежденно закончил Чани.

На этот раз Рюби промолчала, но Хани заметил, что она погрустнела.

Дальнейший путь тоже был беспокойным, что-то изменилось вокруг них. Совсем неуловимо, незаметно, но в сердце поселилась тревога. Может, от того, что небо начало наливаться недобрым, зловещим красноватым свечением? Или в воздухе разлился едва уловимый привкус горечи, от которого хотелось кашлять?

Перед ними тянулась все та же невыразительная серая равнина. Песок мешался с чахлой коричневатой землей. То и дело попадались непонятные белесые проплешины, точно кто-то высосал краски из земли. Снова поднялся ветер. Правда, на этот раз он нес солоноватый привкус недалекого моря, но опять в нем летела стылая ледяная крошка, больно режущая лицо. Жиденькие бледно-коричневые кустики послушно мотались в такт порывам ветра и, казалось, корчились от боли. Хани поддался нахлынувшему чувству тревоги и, прикрывая ладонью красные, слезящиеся глаза, то и дело напряженно вглядывался вдаль, пытаясь разгадать: какая же опасность подстерегает их на сей раз? Но впереди колыхалась однообразная серая муть с коричневыми разводами. Похоже, им предстояло забыть, что существуют в мире иные цвета, кроме трех: черного, серого, коричневого. Видимо, те же опасения испытывал и Чани, потому что он часто хватался за рукоять меча, кусал губы и беззвучно шептал какие-то проклятия.

Постепенно краски начали бледнеть, хоть и трудно это было представить. Все заполнил белесый оттенок выцветшей на солнце ткани. Все цвета как бы растворились друг в друге, образовав неописуемый словами отвратительный оттенок, какую-то невидимую, непрозрачную жидкость, затопившую все вокруг. Постепенно пропала линия горизонта, они брели наугад, руководствуясь только интуицией, особенно когда исчезли коричневые холмы слева, еще позволявшие кое-как ориентироваться. Воздух наполнился протяжным приглушенным низким звуком, напоминавшим рокот очень далекой каменной лавины.

И она налетела.

Какая-то мягкая горячая волна подхватила Хани. Он почувствовал, что поднимается в воздух, переворачивается, крутится… Хотя по-прежнему прочно стоял на земле. Все плыло перед глазами, рот заполнила вязкая слюна, дышать стало трудно, как в бане, заполненной обжигающим влажным паром. Рядом болезненно вскрикнула Рюби, охнул и застонал Чани.

Когда к Хани вернулась способность видеть и рассуждать спокойно, он различил, как прямо на глазах бледнеет его черный плащ, словно кусочек бумаги, пропитанный тушью, бросили в воду. От плаща расходились дымчатые черные разводы, таявшие в воздухе, а сам он белел. То же происходило с сапогами, дорожными сумками…

Вдруг Хани заметил, что Рюби, смертельно побледнев, опускается на землю. Он бросился, подхватил ее.

— Что с тобой?

Она только застонала в ответ. Чани выхватил меч, который гудел и звенел, разбрасывая синие искры. Вокруг светящегося лезвия этот непонятный туман как будто стал пореже, синева не перетекала в него.

— Обесцвет… — слабо прошептала Рюби.

Хани растерялся. Что делать? Они столкнулись с колдовством, которое оказалось сильнее Рюби. Ее нужно было спасать. Но как?

Решение пришло само собой. Этот туман высасывал цвета из всех предметов: из растений, даже из камней. Хани вспомнил сияющий рубин, который им дал когда-то Дайамонд. Видимо, бледнел и он. Значит, туману нужен красный цвет. Красное… Что же красное у него есть? Только одно…

Хани решительно выхватил меч, быстро задрал левый рукав и полоснул по руке лезвием. Горячая дымящаяся струя крови хлынула из раны. Часть ее впиталась в лезвие, а часть — начала растворяться в прозрачном тумане, окружавшем их. Красные, вишневые, малиновые стрелки пробежали в разные стороны… Тотчас раздался протяжный стонущий звук, исполненный такой ненависти, что его шатнуло. Он испугался, что Рюби стало совсем плохо. Но это стонала не она. Еще раз эхо пролетело мимо них, и разом, как исчезает кусок льда, брошенный на раскаленную добела плиту, пропало душившее их наваждение.

Силы быстро возвращались к Рюби. Она открыла глаза, посмотрела на разрезанную руку Хани, закусив губу, поднялась и стала торопливо бинтовать ее куском из холста своего мешка.

Когда все было кончено, Хани спросил:

— Что это напасть?

— Еще один колдовской туман. Он похищает цвет, и смертельно опасен для меня, — ответила Рюби. — Ведь я всего лишь… — Она болезненно поморщилась.

— Почему же он пропал так быстро?

— Ты угадал, что его нужно насытить красным цветом. Но Обесцвет не выносит живой цвет. Даже капля крови была для него страшной отравой. Так же, как… — Она не договорила. — Спасибо.

Хани смутился.

— Не стоит…

— Смотрите, — Чани подошел, держа в руке брошенный братом меч. Он стал точно таким же, как и его собственный, с той лишь разницей, что светился не синим, а пронзительным зеленым цветом. Гораздо ярче, чем изумруд.

— Ого, — восхищенно присвистнул Хани. — Теперь, значит, я тоже смогу рубить камни.

— Конечно, — усмехнулась Рюби. — Но только эти мечи предназначены несколько для иного.

— А для чего? — хором спросили братья.

— Это вы узнаете чуть позднее, — как это бывало уже не раз, Рюби уклонилась от прямого ответа.

— Но почему они приобретают свои волшебные качества только напившись крови? — поинтересовался Чани. — Они созданы черными руками?

— Ты невнимателен, — упрекнула его Рюби. — Чьей крови?

Чани наморщил лоб, соображая. Потом удивленно посмотрел на нее.