Сергей Раткевич - Посох Заката

— Никто не дает, — сказала Элна, старушка-нищенка, сидевшая неподалеку от Курта.

— Никто, — вздохнул Курт, проводя ладонью по струнам сида. Жалобный, нестройный звук — проклятая сырость скоро совсем доконает отцовский инструмент.

— И не даст никто, — сказала Элна — Война…

— Надоело умирать с голоду, — глядя в отворачивающиеся лица прохожих, сказал Курт.

На центральных улицах Денгера еще подавали. Там чаще случались действительно богатые люди, а среди проходящих город насквозь вражеских захватчиков иногда встречались щедрые за чужой счет. В конце концов, если удалось награбить столько, что руки все равно не несут, почему бы и не дать монетку-другую нищему калеке? Охотней других подавали разного рода наемники, люди сентиментальные и жестокие. Они волокли на себе ворох всяческих суеверий, одно из которых гласило: «Подающий убит не будет.» Да и жалко ли денег из чужих карманов? Главное, чтоб не переводились люди, у которых можно их отобрать. Однако на центральные улицы Курту с Элной путь заказан. Там другая компания. Нищенская элита. У нищих тоже есть свои короли, и их власть ничуть не меньше чем у тех что во дворцах. Так-то вот.

— Уходить надо, — сказала Элна — Здесь не житье теперь.

— Куда уходить? — эхом откликнулся Курт — Куда вообще можно уйти?

— В деревню, милок, — ответила старушка. — Здесь скоро страшно станет, а там… тоже конечно плохо, но…

В этот момент однообразный поток прохожих распался. Равнодушную синюю тень, что отбрасывала стена, перечеркнула другая, короткая и сердитая — вывалившись из толпы, над Куртом застыл человек. Он стоял, чуть покачиваясь из стороны в сторону, и глядел на Курта. Глаза его были недобрыми и неумными. Он просто стоял, но Курту казалось, что он с воплем несется на него. «Убьет» — в ужасе подумал Курт — «Псих какой-то»

В глазах незнакомца мешались жестокая радость и яростное желание повеситься. Убийство и самоубийство плясали в нем танец неутолимой страсти. Он был до краев полон желания сделать хоть что-нибудь — еще шаг, и его безумие выплеснется…

Курт смотрел на него, с ужасом осознавая: что бы ни сотворило сейчас это человекообразное чудовище, ему, Курту, это вряд ли понравится… и это еще в том радостном случае, если ему повезет и он останется в живых, чтобы оценить содеянное.

Только не сид…. подумал он. Только не Элна… только не насмерть… ну пожалуйста… только не…

Лицо незнакомца внезапно переломила ужасающая солнечная улыбка — эдак вот пополам лицо треснуло. Курт едва не заорал от страха — на таком лице просто не могло быть такой улыбки, не могло — потому что мертвые не улыбаются… а этот был мертвым, хотя и вполне живым. В этот миг Курт вдруг понял, что некоторые просто рождаются мертвыми. Рождаются — и живут себе. Мертвые.

Курт весь сжался, готовясь к чему-то омерзительно-неотвратимому, а незнакомец наклонился и смачно плюнул в Куртову чашку для милостыни, после чего резко развернулся и, буркнув что то неразборчивое, пошел прочь, деревянно перебирая ногами.

Курт услыхал тихий облегченный вздох и, обернувшись, увидел, как Элна аккуратно кладет возле себя довольно крупный и острый с угла камень.

— Вот… — выдохнула она. — Уходить надо. Деревни, конечно, будут грабить, даже жечь будут, а в городах… в городах такое творить станут — сам о смерти запросишь. Можешь мне поверить… я это уже видела.

Курт испуганно вздрогнул; ему показалось, что сухой шорох слов старой нищенки упал на грязную булыжную мостовую, и равнодушно шагающие ноги ужасного большинства, гордо именующего себя человечеством, с хрустом втоптали его в общую грязь.

— А подадут в деревне? — спросил он, встряхнув головой, чтобы отогнать видение.

— Там тоже люди, — ответила Элна — Разные, как везде… Кто-нибудь даст — свет велик…

Курт вздохнул и заглянул в кружку для подаяний. Плевок глядел оттуда весело и победоносно. Первое подаяние за весь день. Спасибо, люди. Настоящий святой шридха, какой-нибудь жрец-аскет из храма Докл Энк — служитель Бога Нищеты, этакий Прокл Гаргутама, про которого даже детям сказки рассказывают — что он сделал бы, этот образец подражания для любого нищего? Почел бы этот плевок подаянием, слизнул его и вознес хвалу своему Богу — а тот, очарованный смирением, послал бы ему щедрого дарителя, так что ли? Впрочем рядовые нищие, по крайней мере те, что составляют Гильдию Нищих Денгера, совсем не похожи на своих святых. Любой из них просто вытер бы кружку рукавом, пробормотал молитву о ниспослании удачи и тут же позабыл бы эту историю, а менестрель… («Я не менестрель и никогда им не буду» — старательно напомнил себе Курт, его пальцы вновь мягко коснулись сида, и тот жалобно звякнул…) любой менестрель убил бы за такое оскорбление кого угодно… хоть бы и самого короля…

"А я не менестрель, " — с тоскливой усмешкой подумал Курт. — «И не нищий: гнев одного и благодарность другого — равно неподъемная ноша для стоящего в пустоте.» А еще Курт подумал: «Я — никто. И есть хочется все сильней.»

В чем-то это бесспорно была правда. Профессии у Курта действительно не было. Когда-то он пытался стать менестрелем. Долго пытался. Но чтобы стать учеником в Храме Песен, нужен талант, причем не абы какой, а яркий и несомненный. Чтобы отыскать местечко при дворе какого-нибудь короля или хотя бы в доме вельможи, нужны связи, знакомства, рекомендации, а их кому попало тоже не дают. Чтобы быть уличным певцом, нужно заплатить в гильдию и научиться, наконец, как следует играть на сиде — на улице за плохую игру и побить могут. И, наконец, чтобы быть бродячим певцом-сказочником и таскаться по деревням, нужно знать чертову уйму всяких шуток, сказок да прибауток. В общем, ничего этого у Курта нет и ничему этому он так и не научился. То есть… научился кой-чему, но…

А вот нищим он никогда не хотел быть и в гильдию ихнюю вступать не пытался — но вышло так, что именно нищенство кормит его, а гильдейским приходится, скрипя зубами, терпеть рядом с собой чужака. Нищенская кружка… и его небывалая, самим им придуманная профессия — зазывала для нищих… вот что спасало его от всех экзаменов на профпригодность, вот что давало ему право существовать в щелях, меж законов и правил, ни с кем не делясь своими мизерными доходами. Однако и защищать его в случае чего — тоже никто не станет. Кроме Элны. Курт припомнил, как она опустила наземь рядом с собой увесистый камень. Сомневаться не приходилось — старушка несомненно пустила бы его в ход, если бы в этом возникла необходимость.

Курт покосился на свою соседку. Элна задумчиво смотрела перед собой, мерно шевеля губами. «Молитву читает», — подумал Курт и вдруг понял, по губам угадал — она же поет! «Песня Дальней Дороги» — когда-то Курт знал этот мотив… если постараться… пальцы легли на лады, сид встрепенулся и запел, вначале глухо, потом все звонче. Элна повернула голову и посмотрела на Курта.