Николай Толстой - Пришествие Короля

Когда скоп прикрыл глаза рукой, чтобы посмотреть на остров-башню, встающий из вод, он увидел белогривые волны, хлещущие по его подножью и бросающиеся на берег Пасть пещеры открывалась, ветер начал вырываться наружу. Теперь знойное марево раздалось от внезапных порывов ветра, и темная фигура встала посреди бесплодной равнины. Поверхность озера взбилась, волны бешено пенились. Затем основание пика посередине затуманилось, как подножья поднимающихся до небес дальних хребтов.

Черные грозовые облака собирались над водой, быстро скрывая озеро из виду. Они злобно клубились, яростно перекатывались, испуская струи белого пара. Пока они набирали силу, короткое затишье опустилось на неглубокую ложбинку, где затаился Хеорренда. Но затем послышался глухой ропот, словно вдалеке прилив катился на берег, ревя все громче и страшнее. В черной стене туч, неумолимо наползавшей на равнину, сверкнула молния, деревья вырывало с корнем и расшвыривало, словно траву, что росла у их корней.

Дикий порыв ветра пронесся в небесах, когда вихрь промчался по пустыне. Страшный удар встряхнул тяжелое небо, затем распорол его, словно острым льдистым ножом. Из острова в середине бешеной круговерти поднялся, извиваясь змеей, столп и заскользил, шатаясь и головокружительно вращаясь, как плясун-пророк, когда на него находит припадок. Проходя над озером, он всосал воду, поднял ее смерчем на высоту горы и яростно выплюнул в пустыню ослепляющей пеленой дождя и снежной крупы.

Тьма пала на землю — словно ночь пришла. Хеорренда огляделся по сторонам, ища укрытия. Волки внизу сбились в кучу, засунув головы под брюхо друг другу в поисках уюта. И тут вдруг вся их храбрость вмиг улетучилась, они бросились бежать, дико завывая, прочь от бури. Но скопу уже слишком поздно было думать о бегстве — тростники уже прижало ветром к земле, вырванные с корнем деревья уже унеслись неведомо куда. Становилось все темнее, огромные тучи песка величиной с гору закрыли небо, и ветер кричал, как воин, сражающийся с врагом.

Хеорренда лежал на земле, тщетно хватаясь за камышинки, вцепившись пальцами в текучий песок. Он закрыл глаза, хотя снаружи было так же черно. Затем показалось ему, будто бы земля переворачивается, меняясь местами с небом, и что это вращение затягивает и его, и что он будет вращаться, пока не схватится за крышу бездны. В ушах его стоял такой рев, будто бы все водопады земли слились в одну широкую небесную все разрушающую пенистую реку. Гул был такой, будто бы зимние волны, высотой с утес, набрасывались на северные мысы, словно бешено визжали все ветра над замерзшей степью среди бессолнечной зимы пустынных северных окраин. Звезды дрожали в небесах, срываясь длинными огненными полосами с крыши полога небесного в бездну, ветер планет стал яростным ураганом, разбрасывая элементы, словно пыль среди черной пустоты. Как рывки Мирового Змея в конце времен стали ливень и стрелы града, что хлестали по спине покинутого всеми скопа. Не похож на теплый очаг Хеорота был этот рвущий, крутящийся, леденящий, черный ураган! Как треск северных льдин по весне был хриплый хохот рассыпающейся вселенной, когда корчилась, и плясала, и колотила в бубен она в экстатическом пароксизме.

И пока хохот этот звучал в его ушах и эхом отдавался в закоулках его сознания, Хеорренда тоже ощутил, как элементы его разума разлетаются по сторонам и безумие хватает его своими когтями. В экстазе он разразился громким визгливым смехом, ощутив, как узы, стягивающие его мысли, лопаются и распадаются. Вырвались на волю дикие мысли, что прежде были скованы крепко, как Волк Болот, из чьей смертоносной пасти течет река ожидания, что выступит из берегов в страшный день Муспилли.

Застывшие глаза скопа широко распахнулись, и пред собой увидел он одноглазого Всеотца, мчавшегося во весь опор на своем восьминогом жеребце впереди бури, что неслась из врат Чертога Мертвых. Испил он из глубочайшего из источников, отдав за то свой глаз Великану Бездны. Он соблазнил дочь старого инеистого великана, украл тайну пенистого меда, что лишает людей разума, улетел прочь на орлиных крыльях, смеясь над рассказанной им ложью! Восьминогий его скакун летел длинными прыжками, обнажив желтые зубы; длинная грива его струилась по ветру, ноздри его раздувались, и с пронзительным ржанием несся он впереди завывающего урагана. Топот его копыт на дороге грозовых облаков был эхом далекого грохота бубнов нойди, раскатившегося в вечной тьме Севера, дрожавшего над железной хваткой льда под копьями света, все выше взмывавшими в звездное полуночное небо.

Два черных ворона летели над шлемом Повелителя Виселиц, волки и волколаки, медведи и медведи-оборотни, жестокие изгои разных племен мчались рядом с ним, жаждая битвы Высоко над головой потрясал он широким копьем, которым отмечает он павших, указывая с ликующим воплем на запад, где еще горел бледный отблеск закатного солнца. Как пламя, бушующее в сожженном городе, было прочерченное красными полосами небо, и как вопли истребляемых горожан был крик воинства мертвых, мчавшихся вперед по грозовым облакам, что безудержно неслись по волчьей тропе.

Они мчались следом за Копьем, Копьем Водена, копьем, которое отковал Веланд, изведя на отковку его целый лес, а при закалке высушило оно целую реку. И тот, кто владеет им, носит имя бешеной ярости, яда в вине, битвы и разрушения. Ведь что есть вино без излишества, битва без утоления жажды меча, женщина без того, чтобы взять ее силой, как крепость, которую защищают до тех пор, пока не падут ее врата и густая красная кровь не потечет из-за частокола? Слаще поцелуя самых нежных губ поцелуй острого лезвия секиры! Волчий век, грозовой век несется с востока, лед в порыве бури и молния в ветре. Будут раскалываться щиты, и не пощадит брат брата, никто не сохранит верности ни жене, ни родне — лживый рунознатец идет по страшному своему пути!

Над пустыней и горами, над замкнутым соленым морем летел гневный сонм, и за смерчем следом тянулись невозделанная степь да вырванный и поваленный лес. Холодным ветром потянуло в чертогах королей далеко-далеко перед наступающей бурей. Еще не знали они, что идет с востока, но занавеси на окнах их палат задрожали, когда первый порыв ветра взвихрил их. Близился пожиратель падали, волнуя еще невиданное море, неся злой ветер под орлиными крыльями!

Теперь прошел смерч над нехожеными тропами Меарк-вуду, что отмечает границу между Срединным Миром и Пустошами. Ветви в мрачном этом лесу раскачивались вверх-вниз, как ледяные волны океана, не знающего солнца. В мшистых логовищах после долгой зимней спячки под надвигающейся тенью заворочались огромные медведи, их застывшая кровь начала течь быстрее, и в их косматые лапы стала заново вливаться сила, более могучая, чем сила дуба или вяза. Затачивая когти о стволы сосен и берез, проламывались они от берегов рек, сквозь чащу вслед за воинством. Неразумен тот воин, что становится у них на пути, думая слабой сталью своею остановить сокрушительную силу отважного волка пчел!