Николай Толстой - Пришествие Короля

— Клан дело говорит! — вскричал старый Карадог Белое Бедро. — Я слышал от отца моего Брайхиора, что гробница Мирддина находится на горе Невайс, и скорее всего призрак знал, в каком горседде он покоится. Говорят, что ежели благородный человек сядет на этом горседде, то не уйдет он без того, чтобы не приключилось с ним одно из двух: будет он ранен либо покалечен или увидит чудо.

— Не страшны мне раны среди такого воинства, как это, — заявил король Кенеу, с гордостью обводя взглядом своих приближенных, — и буду рад я увидеть хотя бы тень чуда. Я пойду на этот горседд, и сяду там, и увижу то, что должно увидеть.

Эти слова короля показались придворному священнику кощунством, призыванием дьяволов, демонов и порождений тьмы.

— Vade retro, Satanas! Изыди! — громко вскричал он пред лицом всего собрания. — Припомни, король, что всякий, кто в душе верит в то, что Дивный Народ все еще живет в своих холмах, не войдет в Царство Небесное, поскольку верит в то, чего не может быть! Это не нравится самому Христу!

При словах этих в ярости поднялся король Кенеу и гневно посмотрел на священника. Не простой был это взгляд, а смертоносный, который мог причинить человеку великое зло. Но Божий человек, на счастье свое, тут же припомнил, как сам благословенный Кадог вызывал из могилы Кау из Придина, вопрошая этою великана о минувшем.

— Воистину, чудо это стало известно по всему Северу, — поспешно объяснял священник, — и благословенный Кадог получил двадцать четыре крестьянских двора в благодарность за свой святой труд. И потому ясно, что я ошибался, и открытие могильного кургана во имя Христа, после поста и молитв — дело почтенное в глазах Божьих.

И тогда король Кенеу снова сел и отвел свой смертоносный взгляд от священника двора своего. Но крестьянских дворов он ему не пожаловал, не упоминается также, чтобы он постился либо молился.

Итак, три дня спустя, когда солнце только начало золотить белые вершины гор, король Кенеу Красная Шея, сын Пасгена, сына Уриена, и три сотни воинов его подъезжали к склонам Черной горы. Даже в сером сумраке чащи, еще не согретой весенними рассветными лучами, являли они собой красивое зрелище. Они шли на рысях, все верхом на быстроногих конях, все богато разодетые в золото и пурпур, в одежды из самых дорогих полосатых и клетчатых тканей. Золотые застежки на плечах их и рукояти мечей тепло поблескивали в полумраке. И всю дорогу кричали они, смеялись и пели веселые песни.

Путь их вел на север от плодородной долины Ллойвенидд, где вешние луга были усыпаны яркими цветами. Были они столь же изобильны и сверкали в сиянии дня, как по ночам сверкает звездная твердыня чародея Гвидиона на лиловом куполе неба. Трудились волы и плуги, молодежь отгоняла пятнистых коров на горные пастбища, из ульев и голубятен доносились жужжание и воркование, говорившие о радости народившейся жизни. С заката до рассвета горели повсюду на вершинах холмов костры Кинтевина [7], а по склонам весело катились огненные колеса. И только плач кукушки на ветке в долине Куаог в один миг возвращал мысли людей к печали по ушедшему году, к печали о том, что все в мире стареет и умирает, о тех, чья недолгая жизнь закончилась в том году.

У брода Эрехвидд, близ разрушенной крепости Ардеридд, куда бежал Мирддин после гибели короля Гвенддолау и его дружины, свита короля Кенеу на некоторое время умолкла, ибо теперь шли они по стопам самого Провидца, когда в безумии удалился он на пустоши Годдеу. Более того, они углубились в недобрые земли Севера, лежавшие за пределами великой стены Гваол, что тянется от моря Регед до моря Удд, словно цепь, и отделяет левую часть острова от правой. К югу находится земля племен Кимри, которые живут каждый в своем владении и в своем доме в самой прекрасной земле на свете. К северу лежат голые, продуваемые ветрами горы, зловонные болота, пустынные нагорья, населенные одними только ядовитыми змеями и заполненные опасными для дыхания туманами и испарениями. Среди валунов на вересковых пустошах и в лесных зарослях летают бледные гвиллион, призраки мертвых, и тихо стонут, словно летучие мыши, среди раскатов грома в серых грозовых тучах и завывания ветра над вересковыми полями.

Но цель людей Севера была высока, и сердца их горячо бились, и даже когда они покинули широкую равнину Регеда и стали подниматься по мощеной дороге, проложенной в давно минувшие дни людьми Ривайна в горы, сердца их были полны великих ожиданий. Деревья сомкнулись вокруг них так, что солнце едва касалось теплыми своими лучами земли, но души воинов были полны возбуждения и предвкушения, от которых сердца бились быстрее, и даже смех временами слетал с их уст.

И тогда Киан-бард, что ехал рядом с королем впереди дружины, убрал арфу в чехол и показал вперед, туда, где вправо ответвлялась тропинка. Она была отмечена огромным камнем, что торчал из лесной почвы, покрытой прелой листвой. По углам были высечены на нем странные руны — словно бы великан схватил его и воткнул в землю, оставив на камне следы своих пальцев [8]. Тень каменной плиты наискось пересекала их тропу, и дыхание силы, обитающей в камне, и рунных чар струилось по прогалине — раскачивались под порывами теплого ветра голые ветви и холодным взглядом следил кто-то из сумрака корявых стволов, корней и трутовиков.

Держась подальше от огромной плиты, воинство короля Кенеу свернуло туда, куда указал бард. Даже из храбрейших немало тайком осенили себя знаком креста. В молчании отряд проехал по лесной тропе по дну долины, пересек поток и потом поднялся по склону. Вскоре тропинка превратилась в едва заметный след, вьющийся между валунами, по которому люди могли проехать только цепочкой. Там, где земля была мягкой, виднелись оленьи следы, но не было ни единого следа человека или лошади. Они вступили в пустую и недобрую землю, в которой обитали не люди, а чудовища и призраки. Здесь не закон Белого Христа и не воинство его устанавливали мир и порядок, а рогатые, клыкастые, косматые, чешуйчатые полчища Кернуна, оленьерогого владыки дикой природы, который, скрестив ноги, восседает среди волков на вершине горы Невайс, одним взглядом охватывая все затянутые туманом нагорья между Стеной Гваол и рекой Гверит на границах Придина.

Немного спустя госгордд [9]короля Кенеу выехал из тени дубравы и выбрался на голый склон каменистого холма, тут и там поросшего согбенными от ветра колючими деревьями, коричневым вереском и утесником, еще не ожившими от прикосновений весны. За ним, смутно рисуясь на хмуром небе, возвышалась огромная гора. Снег лежал на вершине и на широких склонах ее. Не слышалось здесь пения птиц, лишь поток, стремясь в темную лесную глушь, грохотал в глубокой каменистой расселине ниже каменной тропы.