Николай Толстой - Пришествие Короля

Но тогда не было времени для созерцания, поскольку игра шла в доме короля Гвиддно так же, как и на великой доске, что лежит между Рыбами. И Гвиддно Гаранхир взмолился слабым дрожащим голосом о науте, о защите и неприкосновенности, которых по праву может потребовать благородный человек у своего короля:

Кроваво-красные губы огромного рогатого и волосатого гостя, чья тень падала на доску, раздвинулись в насмешливой ухмылке. Он кивнул.

Лоб короля Гвиддно влажно блестел в красных отблесках очага, и его полный ужаса взгляд не мог оторваться от фигурки в кривой лапе духа. Заискивающим голосом подданного, который отвечает своему вождю, ответил он:

От хохота черных бесов и многоруких и многоногих уродцев, что притаились за каждой балкой, в каждом кубке, мороз прошел по коже. Все они тут же растворились в питье, как те насекомые, которых Нудд Серебряная Рука растер в жидкость, чтобы извести Кораниайд. Злобными, раздражающими и вздорными были мысли, которые дьявольский охотник вселял в умы людей Севера, когда они неосторожно выпивали желтого обманного меда. Гвин маб Нудд хохотал громче и дольше всех, и длинный красный язык его в черной глотке бился живым огнем, как пламя врат Аннона. Насмешливо ответил он:

Король Гвиддно содрогнулся, но ответил, как приличествует вождю и родичу верховного владыки, при чьем вступлении на престол перечисляют его предков, дарения ответных ккиваруйс, его битвы и заложников:

Тускло блеснул холодный глаз Гвина маб Нудда — словно глаз ящерицы, и ответил он презрительно:

Странно было слышать, что такой отвратительный дух называет себя чьим-то любовником. Но ведь Гвин маб Нудд и вправду каждый Калан Май сражается с Гуитиром маб Грайдаулом из-за любви к Крайддилад, дочери Нудда Ллау Эрайнта, самой величавой девы Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов, и биться им до Страшного Суда.

Ныне Глава Дикой Охоты назвал себя, что означало, что и Гвиддно должен ответить тем же, хотя и понимал он, что, поступив так, он предает себя во власть Гвина и становится одним из его племени и народа:

Но море Регедское сейчас было темно, как внутренность камня, поскольку тучи злобных тварей роились в ветре, что несся над Островом Придайн и его Тремя Близлежащими Островами.

Долго и злобно хохотал Гвин маб Нудд, а его бесовская орда галдела и верещала в темноте вокруг. За его спиной возникли неясные очертания огромного черного пса, высокого, как колонна, подпирающая кровлю, хромого, кривозубого, с пылающими словно уголья глазами и раскрытой пастью. Из его ноздрей, пасти и зада исходило зловоние, словно от хорька, запах трупов, которые псы растаскивают на поживу с поля боя. И показалось Гвиддно Гаранхиру, что тварь подкрадывается все ближе, и его острые, как клинки, зубы были не так страшны, как та вонь, что исходила от его свалявшейся, заплесневелой шкуры.

Гвин маб Нудд учуял запах королевского страха и злобно осклабился от удовольствия. Поигрывая фигуркой гвиддвилла над клеткой, которой так боялся король Гвиддно, он, глумливо насмехаясь, произнес:

Пес тоже оскалился, его слюнявая пасть широко распахнулась — на все пятьдесят широких балок зала Гвиддно. Коричневые уголки его черных губ быстро поднялись. Словно острые пики гор были его зубы и клыки. Как скалы, что возвышаются на морском берегу под мрачной башней Кустеннина в далеком Керниу, острые, как кинжал Ослы Киллеллваура, между которыми белеют кости и лежат разбитые тела. Скажи Гвин маб Нудд одно только слово, подумал про себя король, и чудовище жадно пожрет всех мужей в зале — короля, князей и воинов. Он разорвет их, сгложет и проглотит.

Тот, кто жаждал вмешаться в поединок, чтобы предложить собственную загадку, понимал, что только король может играть в гвиддвилл в своем пиршественном зале с Гвином маб Нулдом в Калан Гаэф. И следует сказать, король Гвиддно играл очень неплохо.

Все гости, и так оцепеневшие от ужаса в этом заполненном нечистью зале, содрогнулись, когда Дормах утробно зарычал И еще страшнее этого жуткого рычания было ржание его голоногого хозяина, Главы Охоты и предводителя отлетевших душ. Он яростно захохотал, сжал пальцами голову одного из пирующих и, раздавив ее словно яичную скорлупу, подал в когтистых своих пальцах его мозг Дормаху. Тот лизнул и сглотнул его. Яростным и жестоким был хохот Нудда, и таким же смехом отозвалась его злобная шайка из-под кровли, с концов лавок и от косяков.

Никто потом не смог припомнить, кто же ответил — пес ли или его хозяин Но слова, что прозвучали в головах людей, были таковы, что их не забудут, покуда дожди омывают могилы князей Придайна на нагорьях и мысах. Все, кто собрался во Вратах Гвиддно на Севере, услышали насмешливый пронзительный скрежет. Слышали его и те, кто жил в земле Кантрер Гвэлод и всех шестидесяти кантрефах Придайна.

По мне, страшнее всего были первые слова демона. Даже сейчас, в болезнях и скорбях скитаясь среди волков в Лесу Келиддон, в снегу по бедра, среди мук, что длятся уже десять и сорок лет, все время слышу я в завывании ветра с горы Невайс злорадный голос:

За этим последовали другие строфы, столь же мрачные по смыслу, но все они были неоспоримо правдивы, они были врезаны в гранитные плиты, вписаны светящимися буквами в бархатную книгу, парящую над миром. Не эту ли книгу уничтожил я вместо той, о которой пел Талиесин? Но в Иверидде — разрушение и опустошение, и смерть всего.