Элизабет Хэйдон - Пророчество: Дитя Земли

— Может быть, убийство старого козла стало бы для него единственным шансом получить титул Патриарха. Если перстень имеет такое огромное значение и обладает особой силой, возможно, Ян Стюард собирался отнять его у Патриарха, когда он проводил свою торжественную службу и был особенно уязвим.

— Вполне возможно, — неуверенно проговорила Рапсодия. — Но знаешь, мне трудно себе представить, что священник, который у всех на виду, может стать жертвой демона. Он столько времени проводит в базилике, на священной земле, что просто не может быть одновременно Благословенным и демоном. Ф'дор, если я не ошиблась и это действительно был он, не мог приблизиться к алтарю в Сепульварте. Он остановился в нефе. И оттуда накрыл своего слугу огненным щитом, чтобы помочь ему бежать.

— В таком случае, может быть, это один из орланданских аристократов, занимающих не менее высокое положение, чем Благословенный. Если между священниками и государством существуют разногласия, кто может оказаться соперником Патриарха в борьбе за власть?

— Наш старый друг, правитель Роланда Тристан Стюард.

— Понятно, — улыбаясь, проговорил Акмед. — Хотелось бы, чтобы это оказался он.

— Почему?

— Ты уже забыла, какой он болван?

— Не забыла.

— Впрочем, ф'доры специализируются на лжи. Он мог надеть шлем, чтобы всех обмануть. Его вранье звучит не менее убедительно, чем правда Дающего Имя, но представляет собой сочетание лжи, полуправды и очень малого количества правды.

— Не удивительно, что он прекрасно себя чувствовал среди намерьенов, — с отвращением сказала Рапсодия.

— А с чего вы взяли, что он обязательно кто-нибудь важный? — спросил Грунтор. — Он вполне мог замаскироваться.

— Это может быть кто-нибудь не слишком заметный, но обладающий властью, — согласилась Рапсодия. — Демон связывает себя с человеком, таким же сильным, как он сам, или более слабым. Он использует его жизнь, чтобы стать могущественнее, затем перебирается в другого, более молодого. Учитывая, что он практически без труда расправился с Эши, следует предположить, что он практически достиг предела своих возможностей. Что бы ты ни думал об Эши, Акмед, тебе придется признать, что с ним необходимо считаться.

— Совершенно верно. — Акмед прислонился к стене. — Я продолжаю думать, что это Ллаурон.

— Ллаурон — отец Эши.

— Ну и что с того? Если он демон, ему все равно, кто стоит у него на пути, пусть даже и собственный сын.

— Нет. Именно потому, что у Ллаурона есть сын, он не может быть ф'дором. Помнишь: «Он подчиняет себе тело, которое не произвело на свет и не зачало детей, иначе его сила пойдет на убыль».

Акмед вздохнул.

— Ты уверена, что известные тебе факты являются правдой? А если Эши незаконнорожденный ребенок? Такое вполне возможно. Поверь мне, Рапсодия, ты даже представить себе не можешь, каких высот лжи они могут достигнуть. Впрочем, лучше тебе даже и не пытаться это понять.

Рапсодия встала и начала собирать свои вещи.

— Наверное, ты прав. — Она поцеловала его в щеку. — Пожалуй, мне следует решить, как все будет, и тогда так и получится. Через пару дней я схожу с вами в Лориториум и Колонию, я хочу посмотреть на Спящее Дитя. Может быть, я смогу что-нибудь сделать. Потом расскажу, как мы поступим с Эши. А сейчас, если мы закончили, я бы хотела побывать в больнице. Там есть пациенты, которые нуждаются в утешительной песне?

— Лично я считаю, что твои песни никому не нужны, — закатив глаза, заявил Акмед.

Грунтор недовольно посмотрел на него и с самым серьезным видом сказал:

— Ой не слишком согласен, сэр.

Рапсодия как-то раз при помощи песни вернула его к жизни.

— Ну, там было совсем другое дело, — поморщившись, возразил король болгов. — Сейчас у нас никто не умирает. Она же собирается облегчить страдания болгов, получивших ерундовые ранения. Пустая трата времени, а ребята смущаются.

Рапсодия фыркнула, закончив собирать вещи.

— Знаешь, Грунтор, ты мог бы мне помочь с пациентами. Ты ведь любишь петь.

На лице сержанта появилось сомнение и удивление одновременно.

— Ты ведь слышала мои песенки, мисси, — сказал он, почесав голову. — Они для пугания. Ой сомневается, что кто-нибудь, будучи в своем уме, примет его за Певца. Ой совсем не обучался.

— Содержание песни не имеет никакого значения, — совершенно серьезно сказала Рапсодия. — Песня может быть любой. Самое главное — чтобы в тебя верили. Ты для них «Могучая Сила, Которой Следует Подчиняться Любой Ценой». В определенном смысле именно они дали тебе это имя. Не важно, о чем ты поешь, они должны знать — ты ждешь, что они пойдут на поправку. И они поправятся. Я рассчитываю, что Акмед споет для меня — в случае необходимости.

Акмед закатил глаза, а великан встал:

— Ну ладно, твоя светлость. Ой идет с тобой. Думаю, парни с удовольствием послушают «Ломайте Все Кости».

Посол испуганно заморгал. Тихий голос звучал мягко и ласково — и совсем не вязался с обведенными красными кругами глазами.

— Какой неприятный сюрприз, а я неожиданностей терпеть не могу. Но я уверен, что ты дашь мне вполне приемлемые объяснения. Если я все правильно помню, Гиттлесон, в отчете о твоем посещении в качестве посла королевского двора Илорка ты сообщил мне, что там находились все Трое.

— Да, ваша милость.

— А когда я спросил тебя, что представляют собой Трое, ты ответил мне, что это король фирболгов, его страж великан и светловолосая женщина, правильно? Ты их видел в Канрифе?

— Да, ваша милость, — испуганно повторил Гиттлесон. — Так говорилось в моем отчете.

— Правильный ответ. Складывается впечатление, что ты действительно их видел. Однако когда мы прибыли в Сепульварту, один из Троих поджидал нас в базилике. Объясни мне, Гиттлесон, как такое могло произойти?

— Я не знаю, ваша милость.

— Она что, прилетела туда на крыльях? — Красные круги вокруг глаз потемнели, стали цвета крови.

— Я… не могу объяснить случившееся, ваша милость. Прошу меня простить.

— И ты расставил посты, чтобы они наблюдали за перевалом в горах и за Илорком, как я приказал?

— Да, ваша милость. Она не могла покинуть королевство фирболгов одна или с почтовым караваном. Я не понимаю, как ей удалось попасть в Сепульварту раньше вас. Это… совершенно невозможно. — Он замолчал под обжигающим взглядом ледяных голубых глаз.

— И тем не менее, Гиттлесон, она там была, верно?

— Именно, — прозвучал третий голос, приятный бархатный баритон.

— Ваша милость, я… — Рука взметнулась вверх, и Гиттлесон, задохнувшись, замолчал на полуслове.

— Тебе известно, чего нам стоила твоя ошибка? — Голос превратился в холодный, угрожающий шепот.

— Она… казалась такой безобидной, ваша милость, — пролепетал посол.