Элизабет Хэйдон - Элегия погибшей звезды

— Конечно. Считайте, что приказы уже отданы, ваша милость. — Талквист жестом подозвал капитана стражи. — Проводите его милость в базилику Земли и позаботьтесь о том, чтобы его молитвы никто не прерывал. Никому не разрешайте входить в храм без моего приказа.

Капитан кивнул и отошел в сторону.

— Благодарю вас, сын мой, — ровным и спокойным голосом сказал Найлэш Моуса, когда солдаты окружили его со всех сторон. — И пусть то, что вы делаете, вернется к вам десятикратно умноженным.

Он слегка поклонился и зашагал прочь. Оба прекрасно поняли, что имел в виду каждый.

Целый полк солдат провожал Благословенного Сорболда по длинному туннелю до Ночной горы, внутри которой находился Терреанфор.

В полдень они подошли к единственному входу в базилику — низкой двери, вырубленной в скале, над которой нависал козырек, защищавший ее от солнечных лучей. Рядом со входом находился плоский церемониальный камень. Благословенный подал знак двум стражникам, одному из которых пришлось нести золотое блюдо, символизирующее солнце, другому досталась фляга со священным маслом. По традиции эти обязанности выполняли священники Терреанфора, но сейчас стражникам ничего не оставалось, как примерить их роль на себя.

Благословенный не обращал ни малейшего внимания на их недовольные взгляды, на его лице застыла маска безмятежности. Он жестом велел первому солдату выйти вперед и положить золотое блюдо на камень, что тот исполнил незамедлительно и тут же отошел назад, словно опасался божеского правосудия. Затем Благословенный взял флягу и вылил немного масла на золотое блюдо. Отойдя на пару шагов, Моуса стал ждать, когда солнце разожжет живой огонь, который был разрешен только в базилике.

Дожидаясь, пока загорится священное масло, Благословенный с интересом наблюдал за стражниками, которые отчаянно скучали и были явно очень недовольны.

«Любопытно: вы можете долгие часы стоять на посту на горном перевале, всматриваясь, не покажется ли колонна солдат, но несколько мгновений у ног Единого Бога заставляют вас тревожиться настолько, что вы даже готовы уклониться от исполнения долга, — размышлял он. — Что ж, мы постараемся не заставлять вас ждать слишком долго».

Солнечный луч наконец превратился в пучок пламени, и Найлэш Моуса благоговейно поднес огонь к маленькому церемониальному светильнику. Он зажег его исключительно для того, чтобы соблюсти традицию, поскольку внутри Терреанфора он мог передвигаться с завязанными глазами.

Как только на кончике фитилька заплясал маленький огонек, он повернулся к стражникам.

— Благодарю вас за помощь, дети мои, — милостиво проговорил он. — Сейчас я приступлю к молитвам и похоронным обрядам, и поскольку вас за это время успеют сменить, я с вами прощаюсь.

Солдаты кивнули и двинулись прочь. Благословенный склонился перед козырьком, произнес открывающие слова и вошел внутрь базилики, медленно и бесшумно закрыв за собой дверь.

Он тут же услышал песнь Земли, звенящую в глубинах храма, мелодичный ритм бьющегося сердца мира. Этот звук вибрировал в его душе, и так было с того самого момента, как Моуса его впервые услышал, но тембр был таким глубоким, а мелодия столь трудноуловимой, что он догадался о ее существовании только после нескольких лет пребывания в Терреанфоре. Сейчас он ее сразу узнал, как узнают голос любимой матери, зовущей не только словами, но и сердцем.

Оставшись в одиночестве в своем любимом убежище, Благословенный дал волю чувствам, упал у входа на колени и разрыдался, скорбя о людях, которые неустанно служили рядом, разделяя с ним любовь к темной земле, которые молились и стояли на страже единственного оставшегося прибежища последней из созданных Творцом первородных стихий, давшей жизнь миру.

Земля рыдала вместе с ним.

Когда Найлэш Моуса уже больше не мог плакать, он медленно поднялся на ноги и неуверенно, как это свойственно пожилым людям, стал спускаться туда, где он проводил литургию.

Здесь, внутри храма Земли, в окружении холодного камня, мертвый от соприкосновения с раскаленными безжалостным солнцем пустынями Сорболда воздух наполнялся жизнью и начинал благоухать свежим ароматом живой земли. В свете зажатого в руке Благословенного светильника были видны гладкие чистые стены, раскрашенные удивительными полосами коричневого, золотого и алого, зеленого и пурпурного цветов — всех оттенков жизни, присущих первородной стихии. А на поверхности земли, согретые солнцем и омытые дождем, они превращались в цветы и пшеницу, траву и виноград и все то, что жило и умирало и каждый год возвращалось вновь, послушно следуя из сезона в сезон вслед за своей прародительницей.

Шум внешнего мира стих, осталась лишь тишина и звучащая в ней величественная песнь Земли, которая становилась все громче по мере приближения к центру базилики. Он следовал за песней, пока не ступил под арку, ведущую в зал Сестер с алтарями трех других первородных стихий. В стенах огромного круглого помещения были вырублены три ниши. В одной из них мерцал яркий свет, поднимающийся к алтарю из самого центра Земли, в другой журчал ручей Священной Воды, в третьей кружил пойманный порыв свежего ветра, вечно восхваляющий стихию воздуха. Четвертую Сестру, стихию эфира, можно было найти в дальней части базилики, куда не проникали ослепительные отсветы горячего сердца Земли. Там сами скалы испускали холодное сияние первородной стихии, возникшей вместе со вселенной.

Благословенный погасил лампу, погрузив зал в привычную темноту.

Он двинулся дальше, мимо огромных колонн, имевших форму деревьев, в кронах которых прятались фигурки самых разных птиц, мимо выполненных в натуральную величину статуй слонов, газелей и львов, сквозь арку, охраняемую воинами-великанами, один из которых — к ужасу Благословенного — отсутствовал, он прошел к внутреннему святилищу, главному алтарю из Живого Камня. Он слышал, как льется в темноте песня Земли, переходящая в погребальный плач, такой жалобный, что из глаз Моусы вновь потекли слезы.

Базилика, его базилика, осквернена.

«Никогда больше, — подумал он, встряхнув головой и склоняясь перед алтарем. — Никогда, никогда».

В его ушах все еще звенели слова Патриарха:

— Найлэш Моуса, задержись. Береги Терреанфор.

— Я понял, — вновь прошептал он.

С сухими глазами и выражением решимости на лице Благословенный начал обряд, открыв свой разум и священный алтарь молитвам верующих Сорболда, с которыми они обращались к Создателю. Услышав последнюю, он присоединил к ним собственную мольбу и начал по Цепи Молитв передавать их в Сепульварту, где Патриарх направит их прямо к Единому Богу.