Кейт Эллиот - Пылающий камень (ч. 1)

Странный бронзовокожий человек подтягивает колени к груди, сворачиваясь в клубок. Он сложен как мужчина, хотя Захария еще в жизни не видел таких людей. У него отливающие металлом волосы, кожа словно покрыта чешуей, а из одежды на нем лишь узкая набедренная повязка, чудом удерживающаяся на тощих боках. В руке у него посох. На его деревянной поверхности он делает какие-то зарубки острым куском обсидиана, а потом, опустив перо в горшочек с краской, закрашивает эти отметки красным, сплетая их в одному ему ведомый узор. Человек раскачивается, запрокидывает голову и воет — то ли от радости, то ли от боли. В видении вдруг появляются каменные фигуры и круг, нарисованный на гладком песке…

… они летят над зелеными полями, высоко, как грифоны. Трава — высотой в рост человека, но как только они снижаются, из травы появляется мужчина, лицо которого раскрашено зеленой и белой красками. Вверх летят стрелы. Одна из них вонзается прямо в сердце…

— Хэй! — воскликнула Канси-а-лари и отпрыгнула назад. Она несколько раз хлопнула в ладоши, словно звук мог защитить их.

Огонь догорел и угас. Замолкли ночные птицы. Звезды отражаются в водах реки.Женщина встает. Даже в темноте Захария видит, какое мрачное у нее лицо.

— Он исчез, — произносит она. Потом достает нож и, словно решившись на что-то, сообщает: — Завтра мы отправимся в чурендо.

— А что такое чурендо?

— Дворец спиралей. — Она поворачивается и уходит в темноту.

Вокруг оглушительная тишина. Из всех звуков до Захарии доносится лишь плеск воды. Он потянулся за веткой, чтобы оживить огонь, но под рукой ничего не оказалось, тогда он наклонился к углям, думая, что сумеет раздуть их и потом уже найдет что-нибудь подходящее для растопки, но, к его удивлению, перед ним осталась лишь остывшая зола.

Казалось, что костер догорел уже несколько дней назад.

Никогда еще Ивар не видел столько епископов и пресвитеров одновременно. Король Генрих назначил суд на Маттиасмасс, но пришлось ждать еще два дня, пока разобрались, кому по рангу положено идти первым и кто где будет сидеть. Только после этого можно было начинать совет.

Теперь они вошли в зал, где должно было состояться слушание дела. Председательствовала епископ Констанция Отунская — младшая сестра короля. За ней следовала госпожа иерарх, чья гордость была известна повсеместно — она считала ниже своего достоинства разговаривать с людьми, если те как минимум не графы. За ней следовали еще несколько епископов и иерархов, Ивар не знал, из каких городов они приехали. Позади всех шли епископ Хатто — самый старший из иерархов, и самый молодой — епископ Одила Мейнинская, которая приняла сан совсем недавно.

Епископы и иерархи заняли свои места. Они уселись на золоченые стулья, полукругом стоявшие перед королевским троном, и тотчас затрубили трубы, объявляя о прибытии короля. Все опустились на колени, кроме иерархов — власть церкви была выше власти мирских владык. Вошел король Генрих, на голове у него сияла корона, а плечи покрывала великолепная мантия.

Ивара раздражали вся эта пышность и великолепие. Единственный человек, которого он любил, ушел прочь, даже не оглянувшись. И прямо в объятия другого мужчины! Даже Ханна его покинула. Леди Таллию тоже увезли. И как люди могут любоваться этой красотой, если они не знают правды? Ивар не стал додумывать эту мысль, потому что в ту самую минуту король подозвал к себе «орлицу» и дал ей свиток, на котором перечислялись обвинения, выдвигаемые против Хью — аббата Фирсбарга — и бывшей «орлицы» Лиатано. Обычно правитель оставлял подобные дела церкви, но на сей раз все знали, что у короля Генриха есть личные причины ненавидеть женщину, которая отняла у него любимое дитя.

Епископ Констанция встала, подняла руку, призывая к тишине, и все тотчас смолкли. Ивар подумал, что лишь несколько человек из свиты короля действительно желают прояснить обстоятельства и узнать правду. Остальные же пришли на суд только ради зрелища.

Под сводами собора разнесся звучный альт епископа:

— Через триста двадцать семь лет после того, как блаженный Дайсан донес до нас Святое Слово, перед епископами и иерархами на Келлайском совете было рассмотрено дело о колдовстве. По мудрому решению, принятому советом, было признано, что Владычица и Господь не отвергают того, что полезно, и разрешенной магией можно пользоваться под наблюдением церкви. Но совет также провозгласил, что человеку запрещено пытаться заглянуть в будущее, и такие попытки будут осуждены церковью со всей строгостью.

— Правда, что завтра вы уезжаете в Гент, мой принц? — Донесся до ушей Ивара шепот. Он оглянулся и увидел Болдуина и принца Эккехарда, которые разговаривали, совершенно не обращая внимания на совет.

— Правда. Я вместе с двенадцатью молодыми послушниками, которые вместе со мной поступят в монастырь, отправлюсь туда. За нами приставлен приглядывать старый лорд Атто, словно мы маленькие дети и не можем сами о себе позаботиться! Увы, мы должны ехать совсем скоро, хотя я предпочитаю твое общество всякому другому.

— Это такая честь для меня, мой лорд. — Болдуин ласково улыбнулся, как всегда, когда хотел чего-то добиться. — При дворе сразу станет скучно. Что мы будем делать без вашего пения? Ни у одного из придворных поэтов нет такого голоса и слуха, как у вашего высочества. — Болдуин легко коснулся щеки принца и, придвинувшись еще ближе, прошептал что-то ему на ухо, от чего тот вздрогнул и покраснел. Потом Болдуин взял Эккехарда за руку и потянул к выходу. По дороге он кивнул Ивару, но тот сердито повернулся к ним спиной и попытался пробраться через толпу поближе к епископам. Неужели Болдуин тоже покинул его? И в тот самый момент, когда судьба Лиат висит на волоске!

— Всем нам Господь Бог дает свободу воли, — говорила епископ Констанция. — Мы не просто инструмент, приводимый в действие волей Господа, но равны ангелам, хотя плоть наша слаба, а желания терзают нас денно и нощно. Некоторые церковники не смогли устоять перед искушениями врага рода человеческого и стали изучать темное искусство. На Нарвонском совете почти сто лет назад были осуждены такие искусства, как математика, всякого рода предсказания, гадания, составление зелий и наведение чар. Но не ошибусь, если скажу, что по сей день враг рода человеческого совращает слабых духом. И по сей день мы, служители церкви, стараемся искоренить эти ереси. Пусть же обвиняемые выступят вперед, и мы вынесем решение по их делу.

Ивар тихонько присвистнул при виде Хью. Сердце у него стучало как молот в кузне. Владычица! Каким кротким казался Хью в скромной одежде послушника! Впрочем, простота его одежды не делала его менее элегантным. Ивар знал, что некоторые послушники выбривают головы, прежде чем стать монахами, Хью не тронул ни единого волоска из своей шевелюры, лишь причесал золотистые кудри. Он опустился перед епископами на колени и склонил голову — не очень низко, к слову сказать. Сыну маркграфини ни к чему унижаться.