Дэвид Эддингс - Властелин мургов

— При виде этой девушки я отчего-то начинаю нервничать, — шепнут Ургит на ухо Сади. — Мать трясется над нею, но у нее что-то на уме. Она ни на минуту глаз с меня не спускает. — Король потряс головой, словно отгоняя навязчивую мысль. — У тебя и у твоих людей был тяжелый день, Сади. Мы продолжим беседу завтра, когда все выспимся хорошенько.

Король протянул руку и дернул за шелковый шнур, и тотчас же где-то за пределами Тронного зала раздался громовой удар гонга.

— Ну почему, почему он должен так оглушительно грохотать? — жалобно сказал король. — Как бы я хотел, дернув за шнур, услышать тихий мелодичный звон.

Дверь в дальнем конце зала распахнулась, и вошел, пожилой мург. Волосы его серебрились, а лицо бороздили глубокие морщины. Казалось, губы эти забыли, что такое улыбка.

— Вы звонили, ваше величество? — спросил он скрипучим голосом.

— Да, Оскатат, — вежливо ответил Ургит. — Не мог бы ты проводить моего доброго друга Сади и его слуг в приличные покои? — Потом он повернулся к Сади. — Оскатат — лорд-сенешаль. Он в той же должности служил еще моему отцу в Рэк-Госку. — От желчной его насмешливости не осталось и следа. — Мать и меня не жаловали в отцовском дворце, и единственным исключением был Оскатат — можно сказать, он даже сделался нашим другом.

— Мой господин, — склонился Сади перед высоким седовласым сенешалем.

Сенешаль ответил вежливым поклоном и снова обратился к королю:

— Тамазина уже удалилась на покой?

— Да, Оскатат.

— Тогда вам тоже пора почивать. Уже очень поздно.

— Да я уже собирался. — Ургит торопливо поднялся на ноги, но тотчас словно опомнился. — Оскатат, я уже не тот болезненный мальчик, который непременно должен проводить в постели по двенадцать часов кряду, — с досадой в голосе произнес он.

— Бремя власти тяжело, — коротко ответил сенешаль. — Вам нужен отдых. — И, обращаясь к Сади, бросил: — Следуйте за мной.

— Ну, тогда до завтра, Сади, — покорно ответил Ургит. — Доброй ночи.

— Премного благодарен, ваше величество.

Покои, куда проводил их мрачный Оскатат, оказались столь же безвкусны, как и весь дворец. Стены выкрашены были в неприятный горчичный цвет и увешаны аляповатыми гобеленами. Но здесь стояла мебель из лучших сортов драгоценного дерева, а голубой маллорейский ковер казался мягким и нежным, словно шерсть живой овцы. Оскатат, открыв перед путешественниками дверь, едва заметно кивнул и удалился, оставив их одних.

— Н-да, этот лорд-сенешаль — само обаяние, — пробормотал Сади.

Гарион же пристально глядел на Шелка, все еще прячущего под капюшоном лицо.

— С чего это ты так усердно маскируешься?

Маленький человечек резким движением смахнул с головы капюшон.

— Одна из обычных бед заядлого путешественника — вечно натыкаешься на старых знакомых.

— Не совсем, признаться, тебя понял.

— Помнишь, когда мы направлялись в Рэк-Хтол, Таур-Ургас схватил меня и заточил в темницу?

— Да.

— А помнишь ли ты, почему он так поступил и за что именно собирался постепенно, по дюйму в день, живьем стаскивать с меня кожу?

— Ты говорил, что однажды уже был в Рэк-Госку и по чистой случайности убил его старшего сына.

— Правильно. У тебя цепкая память, Гарион. Так случилось, что как раз незадолго до этого прискорбного случая я присутствовал на переговорах с Таур-Ургасом. Я довольно часто бывал во дворце Рэк-Госку и несколько раз встречался с Тамазиной. Наверняка она меня запомнила — особенно если принять во внимание, что, по ее словам, она будто бы знакома с моим отцом.

— Это может вызвать немалые проблемы, — сказал Белгарат.

— Нет, если мне и дальше удастся избегать встреч с нею, — возразил Шелк. — В Стране мургов женщины редко бывают в мужском обществе — и особенно среди чужестранцев, — посему полагаю, что мы с нею вряд ли будем то и дело натыкаться друг на друга в течение этих нескольких дней. Вот Оскатат — другое дело. Будучи здесь, я и с ним встречался.

— Полагаю, что по мере возможности тебе не следует покидать этих апартаментов, — сказал старик. — Поживи спокойно — хотя бы для разнообразия.

— Ну-ну, Белгарат, — примирительно улыбнулся Шелк, — что ты такое говоришь?

— А король Ургит всегда был таким? — спросил Дарник у Сади. — Похоже, он… ну, скажем, большой шутник. Да, думаю, это подходящее слово. А я-то думал, что мурги даже улыбаться не умеют.

— Он весьма непрост, — ответил Сади.

— А давно ты его знаешь?

— Когда он был помоложе, то частенько наведывался в Стисс-Тор — обычно по делам отца. Полагаю, он хватался за любую соломинку, чтобы вырваться из Рэк-Госку. Они с Салмиссрой прекрасно ладили. Разумеется, до того, как Полгара превратила ее в змею. — Евнух рассеянно потер ладонью бритую голову. — Он не такой уж могущественный король, — отметил Сади. — Детство, проведенное во дворце Таур-Ургаса, сделало его застенчивым и робким, и он всячески избегает какой бы то ни было конфронтации. Его цель — выжить любой ценой. Всю свою жизнь он только и делал, что пытался уцелеть, ему вечно приходилось быть начеку, а это накладывает на характер определенный отпечаток.

— Завтра ты снова будешь говорить с ним, — сказал Белгарат. — Посмотрим, удастся ли тебе выведать у него какую-нибудь ценную информацию о корабле, который он собирается нам предоставить. Я намерен добраться до острова Веркат до наступления зимних холодов, а некоторые из нас своими выходками могут привлечь нежелательное внимание, если мы тут задержимся чересчур долго. — И старик многозначительно взглянул в сторону Эрионда.

— Но я ни в чем не виноват, Белгарат, — смущенно запротестовал юноша. — Мне не понравилось это пламя в святилище — вот и все.

— Потрудись в дальнейшем управлять своими настроениями, Эрионд, — саркастически заметил старик. — Не следует пока отвлекаться на борьбу за справедливость.

— Я постараюсь, Белгарат.

— Буду тебе весьма признателен.

На следующее утро сенешаль Оскатат проводил путников на аудиенцию к королю Ургиту — на сей раз в покои, ярко освященные свечами и куда менее просторные, чем претенциозный Тронный зал. Гарион подметил, что Шелк усердно прикрывал лицо капюшоном, покуда сенешаль находился в их комнате. Во время аудиенции Ургит и Сади вполголоса беседовали, а остальные праздно сидели на стульях, стоящих вдоль стены.

— Это был первый по-настоящему серьезный знак того, что у моего отца наступает помутнение рассудка, — говорил король мургов. Он снова был одет в пурпурный камзол и трико, и сидел в кресле, развалясь и вытянув ноги. — Ему ни с того ни с сего взбрело на ум сделаться королем королей Ангарака. Я же считаю, что надоумил его Ктучик — единственно с целью взбесить Урвона. Но как бы там ни было, — продолжал король, рассеянно вертя на пальце массивный золотой перстень, — всем генералам, вместе взятым, понадобилось немало времени и сил, чтобы убедить моего маньяка-отца в том, что армия Закета как минимум раз в пять превосходит численностью его войско и что Закет может в любой момент раздавить его, словно клопа. Ну а когда справедливость их слов дошла наконец до него, он совершенно потерял человеческий облик.