Дэвид Эддингс - Властелин мургов

— Так можно было и аппетит отбить.

— И отбили. Я больше никогда теперь не ужинаю — слишком много неприятных воспоминаний. Мы с братьями очень рано начали устраивать заговоры друг против друга. У Таур-Ургаса было много жен и целый выводок детей. Поскольку корона передавалась старшему из живущих сыновей, все мы интриговали против старших братьев и старались защититься от интриг младших. Скажем, очаровательный мальчуган однажды набросился на своего брата с ножом, а было ему всего девять лет.

— Из молодых, да ранних, — пробормотал Шелк.

— Ну да. Таур-Ургас был конечно же восхищен, на какое-то время этот потрошитель даже стал его любимцем. Нам со старшими братьями пришлось из-за всего этого немало понервничать — ведь вполне можно было ожидать, что наш выживший из ума господин захочет нас всех передушить, чтобы освободить место для маленького монстра. Ну мы и предприняли кое-какие шаги.

— Ну?

— В один прекрасный день мы изловили его в верхней части дворца и выбросили в окно. — Ургит мрачно посмотрел на вздымающиеся волны Великого Западного моря. — С того дня, как нас увели от матерей, мы жили в атмосфере постоянного страха и бессмысленной жестокости. Считалось, что мы совершенные мурги — сильные, храбрые, абсолютно верные и беззаветно преданные Тораку. У каждого из нас был опекун-гролим, и мы ежедневно часами выслушивали всякую чушь про бога Ангарака. Да уж, счастливым детством такое не назовешь.

— У Таур-Ургаса никогда не было привязанностей?

— Возможно, и были, но меня он не любил — презирал за то, что я самый маленький, истинным мургам полагалось быть высокими и мускулистыми. За всю жизнь он не сказал мне ни единого доброго слова, когда же мне удалось стать прямым наследником, он уговаривал младших братьев убить меня.

— Как же ты смог выжить?

— Приходилось шевелить мозгами, а еще помогал ключ, который мне удалось стащить.

— Ключ?

— От дворцового сейфа. Не поверишь, но неограниченные денежные средства способны здорово помочь человеку, даже если он находится на территории Хтол-Мургоса.

Шелк поежился.

— Тут, на палубе, становится свежо, — сказал он. — Не уйти ли нам отсюда и не распить ли бутылочку хорошего вина?

— Я не пью, Хелдар.

— Не пьешь? — удивился Шелк.

— Я должен всегда быть начеку. А если засунешь голову в бочку с вином, то ведь не увидишь, как сзади к тебе крадутся с ножом.

— Брат, со мной ты в полной безопасности.

— Я ни в чьем обществе не могу считать себя в полной безопасности, Хелдар, особенно в компании братьев. Да нет, пойми, ты тут ни при чем — просто сказывается трудное детство.

— Ладно, — дружелюбно сказал Шелк. — Давай пойдем, и ты посмотришь, как я пью. Я очень хорошо это делаю.

— Могу себе представить. Ведь ты же, в конце концов, алориец.

— Ты тоже, дорогой братец, — улыбнулся Шелк. — Ты тоже. Так давай я приобщу тебя ко всем радостям, которые унаследовал и ты!

Гарион готов был пойти за ними, но в этот момент на палубу вышел Белгарат, зевая и потягиваясь.

— Полгара уже встала? — спросил он Гариона. Гарион покачал головой.

— Я разговаривал с Дарником несколько минут назад. Он сказал, что после вчерашнего она очень измучена.

Белгарат слегка нахмурился.

— С какой стати она так уж сильно утомилась? — сказал он. — Признаюсь, зрелище было впечатляющее, но вряд ли все это настолько изнурительно.

— Я думаю, что это не усталость, дедушка. Дарник сказал, что она полночи промучилась.

Старик почесал бороду.

— Ох, я иногда забываю, что Полгара женщина. Она ничего мимо себя не пропустит. Иногда сострадание побеждает в ней все остальные чувства.

— Это не такая плохая черта, дедушка.

— Но не для женщины.

— Помнится мне, однажды в болотах кое-что случилось, — сказал ему Гарион. — И не ты ли пытался сделать все возможное, чтобы как-то помочь Вордею — из одного лишь чувства сострадания?

Белгарат виновато отвел глаза.

— Мы, по-моему, договорились, что вспоминать об этом ты не будешь.

— Ай-ай-ай, дедушка, — Гарион слабо улыбнулся, — ведь ты лукавишь. Притворяешься, будто холоден, как лед, и тверд, как скала, а на самом деле чувствуешь то же, что и все мы.

— Пожалуйста, Гарион, не надо распространяться на эту тему.

— Тебе не нравится быть человечным?

— Да нет, но у меня вроде бы есть некая репутация, которую нужно поддерживать.

В конце второй половины дня береговая линия, вдоль которой двигалось судно, стала еще более неровной, волны оглушительно бились о скалы, вскипая бурунами.

Шелк и Ургит поднялись по кормовому трапу, и Гарион отметил, что оба они не слишком твердо держатся на ногах.

— Привет, Белгарион, — громко сказал Ургит. — Присоединяйся к нам, хочешь? Мы с Хелдаром решили немножко попеть.

— Да? Спасибо, — осторожно ответил Гарион, — я не слишком хорошо пою.

— Не важно, старик. Это совершенно не важно. Может, я и сам не так уж хорошо пою. Ничего не могу сказать по этому поводу, потому что за всю свою жизнь не спел ни единой ноты. — Он вдруг хихикнул. — Есть куча разных вещей, которых я никогда раньше не делал, и мне кажется, сейчас пришло время понемножку начинать пробовать.

На палубе появились Сенедра и Прала. Вместо привычного черного платья Прала надела великолепный бледно-розовый халат, а волосы уложила на затылке замысловатым узлом.

— Дамы. — Ургит приветствовал их церемонным поклоном, но поклон оказался несколько испорченным — Ургит пошатнулся.

— Осторожно, старик. — Шелк подхватил его за локоть. — Мне бы не хотелось вылавливать тебя из моря.

— Знаешь, Хелдар, — сказал Ургит, глупо моргая, — по-моему, мне еще никогда не было так хорошо. — Он посмотрел на Сенедру и темноволосую Пралу. — А еще знаешь что? Вот, смотри — две ужасно симпатичные девушки. Как ты думаешь, они не захотят спеть с нами?

— Можем у них спросить.

— Почему бы и нет?

И они направились к Сенедре и ее спутнице, преувеличенно пылко упрашивая их присоединиться к пению. Прала улыбнулась. Когда корабль качнуло, король мургов тоже качнулся — вперед, потом назад.

— По-моему, вы оба пьяны, — объявила она.

— Мы пьяны? — спросил у Шелка Ургит, продолжая покачиваться.

— Очень надеюсь, что да, — ответил Шелк. — Если нет, то мы понапрасну извели изрядное количество очень хорошего вина.

— Ну, тогда мы и в самом деле пьяны. А теперь, когда мы с этим разобрались, скажи, что мы будем петь?

— О боги! — вздохнула Сенедра, подняв глаза к небу.

На следующее утро шел холодный моросящий дождь; мелкие брызги собирались в тяжелые капли и скатывались с просмоленных канатов. Полгара завтракала вместе со всеми в кают-компании у кормового трапа, однако была молчаливой и отрешенной. Бархотка огляделась. Помещение оказалось просторным, с окнами, выходившими на корму, вместо иллюминаторов крепкие брусья поддерживали потолок.