Сергей Шведов - Истребитель драконов

— А когда состоятся жертвоприношения? — спросил я Ворона.

— Ночью на площади, перед храмом всех богов, при большом стечении народа.

— А где сейчас находятся потенциальные жертвы?

— Вероятно, в храме, под усиленной охраной стражи, сплошь состоящей из слуг самого Люцифера.

— Их можно подкупить?

— Вряд ли. Во-первых, их слишком много, а во-вторых, они все выходцы с окраин обитаемого мира, где не знают истинную цену денег.

— Нецивилизованные, значит, — сделал справедливый вывод Ираклий Морава.

— Я же говорю, варвары.

— А в храм можно попасть?

— Ворота храма будут закрыты до самого вечера. Туда не пускают даже царей и вождей, не говоря уже о простых смертных. Мерувиль под самую завязку заполнен тайными агентами Люцифера, которые хватают всех, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение. До наступления темноты тебе на улице лучше не появляться, царевич Вадимир, ибо тебя в этом городе знает каждая собака.

— Но его ведь могут опознать и ночью, — забеспокоился Вацлав Карлович.

— Ночью все будут в масках, и жрецы, и цари, и вожди, и простолюдины, — пояснил Ворон. — Сегодня ведь ночь Великого Отца.

— А это еще кто такой? — удивился Ираклий.

— Покровитель всех кланов независимо от тотемной принадлежности.

Из дальнейших объяснений Ворона выяснилось, что ночь Великого Отца — это еще и праздник единения простонародья и элиты, когда все становятся равными под скрывающими лица масками и шкурами. Этакая своеобразная компенсация народу за его неспособность к оборотничеству. В эту ночь ему дается возможность почувствовать свою причастность как к родному тотему, так и к Отцу всей населяюшей Атлантиду и Гиперборею живности.

— А зачем знати надевать личины, — удивился Морава, — если они и без того оборотни.

— Метаморфозы в ночь Великого Отца строжайше запрещены, — пояснил неучу Ворон, — и всякий, кто осмелится нарушить этот запрет, будет немедленно казнен, каким бы рангом и заслугами он ни обладал.

— Сурово, но справедливо, — подытожил Ираклий.

— Это в тебе говорит комплекс простолюдина, неспособного к магическим превращениям, — уколол его Марк.

— От оборотня слышу.

Спор между деятелями искусства мог затянуться на весь вечер, а потому ввиду острой нехватки времени я его прекратил:

— Скажите, Петр Сергеевич, а вы тоже обрели здесь способность к метаморфозам?

— Это вы в каком смысле? — Щеки у Смирнова зарозовели, словно я уличил его в чем-то непристойном.

— Вы можете превратиться в быка?

— Разумеется, нет, — обиделся царь Цемир, — ибо тотемом саматрийского клана является не бык, а Минотавр, прямой потомок самого Зевса Громовержца. Я обладаю способностью к метаморфозам, но тело мое остается человеческим.

— Следовательно, и вы, и вся саматрийская знать пойдете под нож новоявленного реформатора Люцифера, — подвел я итог. — Вы о чем думали, Петр Сергеевич, когда голосовали за этот закон? Ведь вы прямой потомок бога.

— Нет уж, позвольте, — возмутился царь Цемир. — Вы просто не в курсе здешних порядков, господин Чарнота. Уже более тысячи лет прошло с тех пор, как Высший Совет вынес решение считать Минотавра представителем животного мира, ибо главным отличием человека от животного является все-таки не туловище, а голова. И тем же решением кентавры были уравнены в правах с атлантами и гипербореями. Правда, потом кентавров все равно истребили, но уже не решением Высшего Совета, а, так сказать, в рабочем порядке. Между прочим, в одном с нами положении находятся представители кланов Слона и Мамонта. Им тоже не хватает массы тела для полноценной метаморфозы, и у них меняется только голова.

— Откуда у вас такие сведения, Петр Сергеевич?

— От Варлава. Он мне все объяснил про здешние порядки и посоветовал не искушать судьбу. Все равно мой голос не мог ничего решить в судьбе обреченных, а своим упрямством я мог бы навлечь гнев Люцифера на несчастных сматрийцев, и без того потрепанных морскими разбойниками царя Форкия.

Видимо, Петра Сергеевича все-таки мучила совесть. Ибо чувствительный российский интеллигент не мог не понимать, что, поддержав Люцифера, он обрек на муки и смерть очень многих людей и, возможно, разрушил хрупкий баланс, на котором держались мир и согласие в Атлантиде и Гиперборее. Однако осуждать Смирнова за проявленную мягкотелость я не собирался. Ему этот мир был абсолютно чужим и непонятным, поэтому он и пошел по пути наименьшего сопротивления, вняв совету коварного Варлава. А уж этот негодяй абсолютно точно знал, что Люцифер не ограничится полумерами на избранном пути и пустит под нож всех оборотней Атлантиды и Гипербореи. Бывают, знаете, в истории человеческой цивилизации времена, когда отрываться от народа крайне опасно. Даже по чисто внешним признакам. Похоже, для элиты Атланты и Гипербореи наступил именно такой момент.

Поскольку ночью нам предстояли великие дела, я настоятельно порекомендовал своим соратникам выспаться, благо до полуночи было еще далеко, а сам занялся разработкой плана предстоящей кампании. Действовать я собирался решительно и бескомпромиссно, поскольку никаких иных путей решения проблемы в силу сложившихся обстоятельств у меня не оставалось. Технические детали плана я обсудил с Вороном. Дворцовый интриган долго чесал репу и с сомнением качал головой. По его мнению, мое предприятие было обречено на неудачу, ибо противостоять мне будет сам Люцифер, личность загадочная и могущественная. Про которого в узких и осведомленных кругах поговаривали, что он и сам не без греха, в смысле божественных предков. И даже очень не без греха. Кто знает, но, быть может, осознание собственной неполноценности и подвигло его на то, чтобы первым крикнуть: держи вора!

Ночь опустилась на Мерувиль внезапно, словно боги, обитающие в высоких сферах, то ли в горах, то ли на небесах, одним махом задернули штору. Справедливости ради следует заметить, что они оставили горящим ночник, я имею в виду луну, а также разукрасили свой черный занавес мириадами мигающих светлячков. Впрочем, горожане и гости священного города сами позаботились о том, чтобы не затеряться в темноте. В дополнение к ночному светилу они зажгли тысячи ламп и фонарей. Я затрудняюсь ответить, какими источниками энергии они пользовались, но освещенности Мерувиля мог бы позавидовать любой российский мегаполис, включая любимую столицу.

Перед главным храмом всех богов собралась огромная толпа, насчитывающая по меньшей мере тысяч пятьдесят. Ворон нас не обманул. Человеческих лиц мы в этой толпе не видели. Каждый из присутствующих счел долгом порадеть родному тотему и напялить на себя шкуру и личину, реалистично отражающие внешний вид мифологического прародителя. Мы тоже не ударили в грязь лицом и нацепили на головы довольно неудобные маски, увенчанные рогами. Царь Саматрии Цемир прицепил к своему костюму еще и хвост, но я этой важной деталью пренебрег, ибо считал, что моим планам бычий хвост будет помехой. Головы присутствующих, а точнее, их устрашающие рыла были обращены на дверь храма и на расположенный перед этой дверью на довольно высокой платформе огромный камень прямоугольной формы, расписанный иероглифами и прочими подобного рода знаками. Камень был полупрозрачным и светился изнутри красноватым светом. По словам Ворона, этот жертвенный алтарь был связан мистическим образом с Алатырь-камнем и черпал из него магическую энергию. Несмотря на огромное скопление народа, на площади царила почти мертвая тишина. Судя по всему, с дисциплиной в Атлантиде и Гиперборее все было в полном порядке, и простолюдины глубоко почитали как богов, так и обслуживающих их жрецов.