Роберт Силверберг - Книга Черепов

— Известно ли вам четверым об условиях, налагаемых Девятым Таинством? — спросил он.

— Да, — ответил я.

Брат Энтони ждал, пока не получил утвердительных ответов от Неда, Оливера и Тимоти, произнесшего «да» довольно сдержанно.

— Вы решаетесь подвергнуться Испытанию не из легкомыслия и, следовательно, отдаете себе отчет, с какими «опасностями» вам предстоит оттолкнуться и чем вы будете вознаграждены за них. Вы предоставляете себя полностью и без внутренних колебаний. Вы пришли сюда, чтобы принять участие в священнодействе, а не забавляться игрой. Вы полностью предаетесь в руки Братства и, в частности. Хранителям. Понимаете ли вы все это?

Да, да, да и — наконец — да.

— Подойдите ко мне. Приложите руки к маске. Мы осторожно, будто боясь электрического разряда от холодного камня, прикоснулись к ней.

— В течение многих лет не имели мы Вместилища, — заговорил брат Энтони. — Мы высоко ценим ваше присутствие и выражаем вам свою признательность за то, что вы появились среди нас. Но теперь я должен сказать вам: если мотивы вашего появления здесь и были суетными, то теперь вы не сможете покинуть этот Дом до окончания срока вашего кандидатства. Сохранение тайны — одно из наших правил. Как только начинается Испытание, жизни ваши принадлежат нам, а мы не допустим, чтобы кто-либо покинул наши владения. Вот Девятнадцатое Таинство, о котором вы не могли прочитать: если один из вас покинет это место, трое оставшихся искупят его поступок. Понятно ли это в полной степени? Мы не допустим колебаний, и вы станете стражами друг для друга, зная, что если среди вас найдется один отступник, то все остальные без исключения погибнут. Наступил момент принятия решения. Если условия слишком суровы, отнимите руки от маски, и мы позволим вам четверым уйти с миром.

Я колебался. Этого я не ожидал: смерть в наказание за уход посреди Испытания! Неужели они не шутят? А что, если через пару дней мы выясним, что ничего стоящего они дать не могут? И тогда нам придется оставаться здесь месяц за месяцем, пока они, в конце концов, не скажут, что нашему испытанию пришел конец и мы снова свободны? Такие условия казались неприемлемыми: я чуть не убрал руку. Но я вспомнил, что пришел сюда для совершения акта веры; что я отдаю бессмысленную жизнь в надежде добыть жизнь, исполненную смысла. Да. Я твой, брат Энтони, что бы ни случилось. Я не отвел руку от маски. Как бы там ни было, разве смогут эти малорослые человечки что-нибудь нам сделать, если мы решим выйти отсюда? Это — лишь очередной театрализованный ритуал, как и маска, как и хоровой распев. И я примирился с самим собой.

У Неда, по всей видимости, тоже были свои сомнения: я осторожно наблюдал за ним и заметил, как его пальцы чуть дернулись, но остались на месте. Рука Оливера на краю маски не шелохнулась. Тимоти имел самый нерешительный вид: он нахмурился, посмотрел на нас, на говорящего, покрылся испариной, отнял пальцы секунды на три, а потом отчаянным жестом прижал их к маске настолько резко, что брат Энтони чуть не оступился от этого прикосновения.

Дело сделано. Мы дали клятву. Брат Энтони снял маску.

— Теперь вы пообедаете с нами, — сказал он, — а с утра все начнется.

26. ОЛИВЕР

Итак, мы оказались здесь, это на самом деле случилось, мы в Доме, и нас приняли кандидатами. Жизнь вечную тебе предлагаем. Это установленный факт. Все настоящее. Разве? А если ты каждое воскресенье с верой в сердце посещаешь церковь, молишься, ведешь безгрешную жизнь и кладешь пару долларов на поднос, то попадешь в рай и будешь жить вечно меж ангелов и апостолов? Так говорят, но можно ли этому верить? Существует ли рай? Есть ли ангелы и апостолы? Какой толк от прилежного хождения в церковь, если всех прочих условий сделки не существует? А Дом Черепов существует на самом деле, как и Братство Черепов, как и Хранители — брат Энтони относится к числу Хранителей, — а мы стали Вместилищем, я будет Испытание, но настоящее ли все это? Хоть что-нибудь? Жизнь вечную предлагаем тебе, но предлагают ли они ее на самом деле? Или все это — просто мечта, вроде сказочек про то, как ты отправишься жить среди ангелов и апостолов?

Эли считает, что все это настоящее. Нед, кажется, думает так же. Тимоти то ли забавляют, то ли раздражают все эти вещи: трудно сказать. А я? Что думаю я? Я чувствую себя как лунатик. Это сон наяву.

Я все время пытаюсь понять — и не только здесь, а везде, где бы я ни был: происходит ли со мной что-нибудь на самом деле? Действительно ли я связан с окружающим, подключен к нему? А если нет? Что, если все испытываемые мной ощущения — лишь смутные, слабые отзвуки того, что чувствуют другие? Как я могу это определить? Когда я пью вино, ощущаю ли я весь содержащийся в нем вкус, и что ощущают они? Или до меня доходит лишь призрак его аромата? Когда я читаю книгу, понимаю ли я все слова на странице или только думаю, что понимаю? Прикасаясь к девичьему телу, чувствую ли я его плоть? Иногда мне кажется, что все мои органы чувств слишком слабы.

Порой я думаю, что я — единственный человек на свете, который ничего не ощущает в полной мере, но у меня нет возможности сказать об этом, подобно тому как не различающий цвета человек не может сказать, истинные ли цвета те, что он видит. Иногда мне кажется, что я живу в кино. Я — просто тень на экране, переходящая от одного бессмысленного эпизода к другому в соответствии со сценарием, написанным кем-то другим, каким-нибудь умалишенным, каким-нибудь орангутангом, каким-нибудь свихнувшимся компьютером, и я не обладаю ни объемностью, ни поверхностью, ни осязаемостью, ни реальностью. Все лишено смысла, все ненастоящее. Вся жизнь — длинный киносеанс. И так со мной будет всегда.

Временами на меня находят приступы безысходности. Тогда я ни во что не могу поверить. Сами слова теряют свои значения и превращаются в пустые звуки. Все тогда становится абстрактным, и не только такие туманные слова, как «любовь», «надежда», «смерть», но даже самые конкретные слова — «дерево», «улица», «кислый», «горячий», «мягкий», «лошадь», «окно». Я не могу уверовать в существование чего-либо, поскольку его название превращается просто в шум. Содержание вымывается из слов. «Жизнь». «Смерть». «Все». «Ничто». Ведь они остались такими же, правда? Что же тогда такое реальность, а что — нереальность, и какая между ними разница? Не является ли тогда вся Вселенная лишь кучей атомов, которые мы располагаем в значимом порядке посредством нашей способности к восприятию? И могут ли собранные нами сгустки восприятия быть разобраны так же быстро, если мы перестанем верить в происходящее? Я просто откажусь воспринимать ту абстрактную предпосылку, что все мною наблюдаемое, все, что я считаю мною наблюдаемым, действительно здесь присутствует. Так, чтобы я смог пройти сквозь стену этой комнаты, если мне удастся отвергнуть ее существование. Чтобы я смог жить вечно, если я отвергну существование смерти. Чтобы я смог умереть вчера, если мне удастся отвергнуть существование сегодняшнего дня. Я вхожу в такое состояние и погружаюсь все глубже и глубже, увлекаемый водоворотом собственных мыслей, пока не пропал, пропал, пропал навсегда.