Джеймс Стоддард - Обманный Дом

– Ну а ты зачем явился? Поболтать, посплетничать, поговорить о погоде и прочих мелочах? Услышать от меня что-нибудь типа «Как поживает твоя мачеха Мэрмер? Все еще мертва?». У тебя важное дело ко мне, или ты наконец осознал, что быть съеденным и доставить мне всего миллисекунду удовольствия – величайший вклад человека в холодную Вселенную?

– Если бы я ничего не стоил как Хозяин, ты бы меня уже давно съел, – возразил Картер со всей храбростью, на какую только был способен. – А ты сильно отощал с тех пор, как мы виделись в последний раз. И еще прошлой ночью я сквозь сон слышал, как ты злобно рычал.

Йормунганд выдул пламя из ноздрей, из-за чего морозный воздух слегка нагрелся.

– Ты бы тоже небось зарычал, если бы твой уютный домик превратился в ледяной. Это происки анархистов, они хотят меня уничтожить. Ты приглядись, видишь, как я теряю цвет?

Картер отважился подойти поближе, хотя хорошо видел в сиянии лезвия меча, как блестит язык динозавра. К своему ужасу, он увидел, что динозавр сделался полупрозрачным и что сквозь его гладкую змеиную шкуру видны половицы.

Йормунганд зашипел. Картер вздрогнул.

– Да! Так и есссть! Они ополчились против меня! Следует отомстить этим блохам! Ты думаешь, я боюсь их? Пусть только явятся, пусть попробуют прикончить меня копьями или винтовочными пулями, пусть напустят на меня танки и тонны брони, пусть, пусть! Я стражду битвы! Но это… Эта наглость! Они заставляют Последнего Динозавра меркнуть и съеживаться, превращаться в ничто, как старую рубаху – в тряпки, и за это они должны заплатить! И хуже того: они вынуждают меня… беспокоиться. Ты – Хозяин, и твой долг – ответить на это оскорбление, ибо если Йормунганд исчезнет, изменится Все.

– Но зачем им понадобилось уничтожать тебя?

– Это твой первый вопрос, и вопрос замечательный. Во-первых, он попал в самую точку, во-вторых, он касается меня. Первая часть ответа проста: я обеспечиваю Хозяина полезными сведениями, а они хотят, чтобы ты не ведал об их махинациях. А вот вторую причину я не могу объяснить смертному. Я – это Сила и Власть. Обессилив меня, они добьются преимущества – или так им кажется. Есть и третье, но этого даже я не знаю наверняка: они что-то замышляют во Внешней Тьме за Шинтогвином, но так далеко мое зрение не простирается.

– Наши подозрения совпадают, – сказал Картер. – Не так давно я узнал о том, что там держат в плену Лизбет – девочку, что пропала несколько лет назад.

– Да, тут есть связь, хотя и не все ясно до конца.

– Зачем она им нужна?

– Второй вопрос, и также любопытный, поскольку касается холода, воцарившегося на моем чердаке. Они используют ее, они направляют через нее свою силу, Новую Силу, о которой я ничего не знаю, хотя в ней есть что-то знакомое. Но именно эта сила и творит злобную зиму, бесконечную зиму викингов, и зима не закончится, покуда девочка будет оставаться пленницей анархистов.

– Значит, для того чтобы спасти Дом, я должен спасти ее и положить конец тем проискам, которые анархисты замыслили по соседству с Шинтогвином. Как это сделать?

– Третий вопрос, и тоже не праздный, поскольку, будучи решенным, он положит конец моим мучениям. Только совсем недавно я понял, что то, что украдено из Иннмэн-Пика, – ключ к всему происходящему, но суть и этого скрыта от меня, ибо украденное было изготовлено во времена закладки фундамента Эвенмера, до постройки чердака, до моего изгнания, когда я обрел свободу и мог странствовать по земле куда хотел. А вот маленький израильтянин, который заводит часы, в ту пору был здесь. Если он не помнит, о чем речь, вели ему заглянуть в Книгу Забытых Вещей. Как только вы поймете, что забрали анархисты, вы поймете, куда должна лежать ваша дорога. Но уж конечно, во Внешнюю Тьму вы должны проникнуть до того, как все будет кончено.

Картер вздохнул.

– Благодарю тебя, Йормунганд. Пожалуй, я пойду. Прости, мне очень жаль, что тебе так больно.

– Больно? Да я наслаждаюсь болью! Я и есть Боль! А твоя напыщенная жалость от доброты душевной, сопровождаемая похлопываниями по спине и самолюбованием в то время, когда на самом деле тебя интересует только собственное благополучие, – поверь, это смешно. Хочешь совершить доброе дело? Так задай мне четвертый вопрос, чтобы я мог с чистой совестью сожрать тебя. Ну, задавай, не тяни.

– Не скажу больше ни слова, – покачал головой Картер. – Ты слишком хитер. Когда-нибудь ты обманешь меня и вынудишь задать лишний вопрос. Доброго тебе дня.

– Тут ты прав, малютка Хозяин. Но пока что я тебя не обманул. Может быть, именно поэтому я так милосерден к тебе. Какое благородство, а? Следовало бы принять меня в Клуб Милосердия на правах почетного члена. А собрания мы бы устраивали прямо здесь. На следующую встречу прихвати с собой побольше приятелей.

Картер поспешно ушел подальше от динозавра, а фонарь зажег только тогда, когда был на безопасном расстоянии. Он прижал к себе фонарь и не смог удержаться: оглянулся через плечо и увидел красные глаза и длинные острые зубы. Он жутко промерз и изнемог от долгого пребывания в темноте, вблизи от беспощадных челюстей.

Картер не без труда заставил себя не броситься наутек, но путь до лестницы показался ему вечностью. Однако только его рука легла на перила, как послышался басовый рык прямо у него над ухом:

– И помни: я всегда и повсюду.

Потом ему было стыдно, но он опрометью кинулся вниз по ступенькам, как ребенок, а за его спиной звучал, затихая, громоподобный хохот.

Енох ушел по долгу службы, и пришлось целый день ждать его возвращения. Вернулся Часовщик тогда, когда Картер, Сара, Чант и Хоуп вместе ужинали. Картер отменял это равенство прислуги только ради спокойствия гостей. Тогда Хоуп наряжался в ливрею дворецкого и сиял, словно мальчишка на маскараде, а Хоуп с Чантом ели вместе со слугами. Войдя, Енох не насвистывал, как это у него было заведено, он даже не улыбался. Опустившись на стул, он горько вздохнул.

– Неужто я так стар, что стал терять память? – вопросил он. – Неужто я способен заблудиться в Доме, куда Господь Бог привел меня до того, как Вавилон стал империей? Быть может, дело в моих новых ботинках? Быть может, это они нашептали мне: «Енох, ты слишком долго ходишь одной и той же дорогой, давай мы покажем тебе другую»? Не надо было мне выбрасывать старые. Два часа я нынче ночью бродил по Дому и два часа не мог найти дорогу.

– Ты заблудился? – изумилась Сара.

Енох сокрушенно подпер щеку ладонью и уставился на тарелку с жареной гусятиной, которую перед ним поставил помощник дворецкого. Его карие глаза были широко открыты, и в свете газовых ламп казались сделанными из тонкого стекла.

– Проснувшись утром, я знал, кто я такой. Я сказал себе: «Енох, это снова ты. Ты проснулся. Ты не похож на других стариков, которые все на свете забывают». Каждый день одно и то же. А что я скажу себе завтра? «Енох? Кто это такой?»