Кристофер Сташеф - Мой сын маг

Мэт подсознательно протестующе закричал, но вслух он не мог выдавить ни звука — у него не было тела. Скелеты приближались к какой-то точке в его сознании — медленно, но с отчаянной неизбежностью.

А потом... за спиной у Мэта раздался чей-то крик, загрохотали копыта коня, и мимо него на тощей лошаденке пронесся рыцарь в латах. Его обломанное копье взметнулось...

Войско скелетов тут же заинтересовалось всадником. Было видно, как они жаждут растоптать его, но вот обломанное копье угодило в первый скелет — скелет мастодонта, и тот рассыпался в прах. Всадник развернулся и поскакал по кругу около мертвого войска, и стоило ему только коснуться копьем какого-нибудь скелета, как кости тут же превращались в груды пыли.

Всадник погнал свою клячу галопом — войско развернулось и пустилось прочь, клацая и стуча костями.

А один скелет почему-то полетел, хотя непонятно как. Судя по всему, скелет принадлежал птеродактилю. На лету скелет развернулся, издал крик, похожий на звук, когда железом царапают по стеклу, и бросился на рыцаря. Тот взмахнул копьем, и бывший птеродактиль рассыпался на отдельные косточки.

Вдруг послышалось цоканье копыт, и Мэт увидел толстяка-коротышку верхом на осле. Коротышка догонял рыцаря. Рыцарь накренился и начал падать с коня, но толстячок успел подхватить его и, как ни странно, удержал.

Когда рыцарь падал, с головы его слетел шлем — рыцарь был белый как лунь.

Губы его шевельнулись — он наверняка благодарил своего верного оруженосца.

Оруженосец помог своему господину взобраться на лошадь, сам быстренько сел на ослика и потрусил вперед, чтобы подобрать шлем. Сквайр повернулся к Мэту:

— Вы не должны благодарить меня, сеньор. Это я должен благодарить вас. Вы дали мне возможность сразиться во имя Добра и Справедливости.

Теперь Мэт ясно видел лицо рыцаря. Старое, морщинистое, с чахлой бороденкой. Доспехи дырявые, проржавевшие. Но глаза — глаза горели молодым огнем, светились торжеством победы.

— О нет, я обязан поблагодарить вас, милорд. — Мэт попытался отвесить рыцарю поклон. — Вы спасли меня, спасли, когда страх и сомнения в самом себе сковали меня по рукам и ногам.

— Никогда не сомневайтесь в себе! — воскликнул старик и убрал копье за стремя. — Если вы сражаетесь за Добро и Справедливость, ваша рука всегда будет тверда, а меч остр! Вы можете упасть, но вы снова подниметесь! Вы можете проиграть в сражении, но победите в войне!

Тут была Ибирия, а не Испания, и Мэт решил, что слова старого кабальеро тут как нельзя более кстати. Но каким образом литературный герой из его мира попал сюда?

Конечно, он Мэту снился. Без сомнения, Мэт сам призвал его бессознательно, а рыцарь только и ждал, когда в нем возникнет нужда. А сейчас был как раз такой момент. Может, эта мысль была и не совсем верна, сейчас от нее отмахиваться не приходилось.

— Никогда ничего не страшитесь, — уговаривал Мэта рыцарь. — Вернее, не обращайте внимания на свои страхи. Любой время от времени подвержен страху, но человек может воспринимать свой страх как нанесенный ему удар и может отразить удар, закрыться от него, и тогда этот удар послужит ему верой и правдой. Он наберется сил и нанесет ответный удар, сокрушительный, и додумается до того, как перехитрить врага.

— Да, милорд.

Сердце Мэта бешено стучало.

— Вы не должны прекращать сражаться, — продолжал увещевать Мэта старый рыцарь. — Хороший бой сам по себе многого стоит, даже если в конце концов и проиграешь. — Рыцарь неожиданно улыбнулся. — А потом — всегда можно и победить.

— В вас я нисколько не сомневаюсь, — улыбнулся в ответ Мэт. — Мог бы я попросить вас о помощи, милорд? Язычники напали на Ибирию, ударили в самое сердце страны, добрались до гор, даже до северных рек! Законный правитель страны собирает на севере все свои силы, дабы нанести врагу ответный удар. Если ваша рука будет на нашей стороне, мы смогли бы одолеть врагов.

— Испытание! Приключение! — восторженно воскликнул старый идальго и обернулся к своему оруженосцу, подоспевшему к нему с медным шлемом. — Будьте спокойны, мы вам поможем, сеньор, вот только надо придумать — как.

— Непременно придумаете, милорд, — кивнул Мэт и усмехнулся. — Вам не привыкать отвечать на удары во имя Добра и Справедливости.

— Я проскачу по снам мужчин, я вдохновлю женщин на то, чтобы они выше ценили себя! — воскликнул идальго. Обломанное копье взметнулось. Мэт попробовал уклониться, но острие копья все же коснулось его. Страх и тоска исчезли, словно их и не было, а старый рыцарь проговорил:

— Вы тоже должны знать себе цену, сеньор! Мир рушится, мир распадается на части и вам должно восстановить его, собрать воедино! Нет, не надо прятаться за ложной скромностью, ибо я знаю: вы подходите для этой цели! — Тут глаза рыцаря широко раскрылись, вместили в себя весь мир, и в ушах Мэта прозвучал хрипловатый, словно тронутый ржавчиной голос:

— Теперь очнись, свободный от сомнений в себе самом и от чувства обреченности! Помоги миру, подопри его плечом и радуйся тому, что тебе выпала такая задача!

Мэт перестал ощущать давление и понял, что рыцарь отнял от его груди копье. Но в глазах идальго горел чудесный свет. Мэт не отрываясь смотрел в глаза рыцаря, а тот продолжал говорить:

— Очнись! Очнись всеми фибрами своего существа, очнись с надеждой и жаждой победы!

Мэт уже ничего не видел, кроме этих огромных, сияющих глаз. А глаза наполнились синевой — предрассветной синевой небес... Потом эту синеву с одной стороны тронула розоватая полоса, тронула и рассыпалась золотыми искрами. Мэт заморгал, понимая, что видит перед собой рассветное небо через окошко мельницы и что ночь, оказывается, прошла.

Он приподнялся на локте и увидел горящий очаг, и отца, склонившегося над котелком, от которого шел пар, и потрескавшуюся кастрюльку, а в ней — пшеничные лепешки...

— Доброе утро, сынок, — радостно и немного встревоженно приветствовал сына Мэнтрел-старший. Мэт проморгался и улыбнулся.

— Доброе утро, папа.

Тревога Рамона немного унялась, и он спросил:

— Нашел лекарство от меланхолии?

Мэт огляделся по сторонам и сам поразился тому, каким ярким, золотистым показалось ему все вокруг. Он был полон радости, жажды действий. Он помнил о махди, о грозном джинне с топором, о бесчисленном войске мавров, но почему-то ощущал уверенность в том, что все это пройдет, что все останутся живы — и он сам, и его родные, что их ждет победа и радость — и в Ибирии, и в Меровенсе. Мэт усмехнулся:

— Нет. Лекарство нашло меня.

К сожалению, с Мэнтрелами сейчас был не только весь мир, но и Каллио в придачу. Рамон щедро навалил лепешек на тарелку воришки — Каллио отыскал на мельнице тарелку, кружку и ложку — эту деревянную утварь хозяева с собой не захватили. Когда они закончили завтрак, убрали со стола, вымыли посуду, погасили очаг, залив его водой, и принялись вытаскивать из корыта отмокшие окорока и развешивать их на солнце, Каллио усиленно помогал Мэнтрелам, а потом поинтересовался: