Кристофер Сташеф - Маг-целитель

— Вы не уплатили подати!

Толпа издала дружный испуганный стон, и вперед выступил трактирщик.

— Нет, бейлиф Клаут, мы уплатили. Мы все-все уплатили.

— И ты знаешь, что мы все уплатили, — крикнула какая-то старуха. — Да как же ты можешь? Ты здесь вырос, а сам...

— Да, я здесь вырос. Здесь, где меня все презирали, где в меня тыкали пальцами! — рявкнул в ответ Клаут, сверкая глазами. — Тупицы! Вы не видели, вы не могли видеть, какой великий человек скрывается во мне! Зато это увидел шериф и сделал так, что я получил власть над всеми вами!

— И ты каждый год увеличиваешь подати! — жалобно воскликнула женщина.

— Да, королева вечно недовольна, — парировал Клаут. — Верно, вы уплатили подати с каждой души и с каждого двора, но не уплатили за всю деревню!

— Подать за деревню?! — Вперед выступил старик с длинной седой бородой. — Да я о такой и не слыхивал!

— Считай, что теперь услыхал! Шериф велел мне собрать с вас столько, сколько мне заблагорассудится.

— Себе ведь он тоже что-то в карман кладет? — шепотом спросил я у Фриссона.

— Так полагается, — шепнул он мне в ответ.

— ...Так что придется вам уплатить налог со всей деревни. Так распорядились шериф и сама королева! Десять золотых! Платите! Платите побыстрее то, что задолжали!

— Но у нас нет больше денег! — простонала женщина. — Ты давным-давно отобрал у нас все, до единой монетки!

— Тогда я заберу коров, свиней, пшеницу, фрукты! Но вы заплатите, все равно заплатите, а не то я сожгу вашу деревню дотла!

Люди задохнулись от ужаса. Клаут злорадно пожирал их глазами.

— А когда я был малышом, вы надо мной потешались, потому что я был смешной, странный! Потом, когда я стал юношей, не было девицы, которая не хохотала бы надо мной, не обзывала меня карликом и уродом. Ну, так смейтесь же теперь! Потешайтесь! Теперь моя очередь смеяться, и королева мне в этом порукой!

Толпа глухо зароптала и утихла.

— Нету, говорите, ни монетки? — крикнул Клаут. — Ну, тогда поджигайте! — И он махнул рукой своим солдатам.

Те выхватили из костра факелы и принялись вертеть ими над головами. Пламя бешено завывало.

Но вот послышался еще какой-то вой или рев — из таверны вывалился Унылик, а за ним шагал Жильбер, сверкая обнаженным мечом.

— Это еще что за чудище? — вскричал Клаут.

— Да это мой приятель, — пояснил я, шагнув вперед. — Понимаете, мы не местные.

Клаут развернулся и вперил в меня злобный взгляд.

— Ты? Ты кто такой?

— Не местные мы. Путешественники, — ответил я как можно более небрежно. — Зашли в таверну перекусить, но, похоже, у них дела наперекосяк — никакой еды не оказалось. Ну, вот мне и стало интересно. Пожалуй, я бы не прочь узнать подробности.

— Тебя послала королева! — в испуге крикнул Клаут.

— Я ничего такого не говорил! — Я решил особо не отпираться. — Хотелось бы заглянуть в ваши книги.

— В книги? — Тут Клаут мертвенно побледнел, а толпа благодарно зароптала.

— Ну да, приход там, расход... Чтобы мы все убедились — уплатила деревня свои подати или нет! Ну, давай, неси книги, да побыстрее!

— Ты не имеешь никакого права требовать этого! — огрызнулся Клаут.

А у меня за спиной возник Унылик. Он громко рычал, и в животе у него не менее громко урчало.

— Да, я всего-навсего посторонний, любопытствующий посторонний. Можешь считать меня заезжим волшебником, обратившимся с просьбой оказать ему профессиональную любезность.

Клаут боязливо глянул на Унылика. Похоже, пороха у него явно не хватало, чтобы спорить со мной. Он только побледнел еще сильнее и рявкнул одному из солдат:

— Принеси гроссбух!

— Покашеварь в его книге! — шепнул я Фриссону. Он глянул на меня так, словно я умом тронулся.

— Что ты сказал, господин Савл?

— Накропай стишков: чтобы там говорилось, что записи в его книге лживые. И побыстрее!

Фриссон изобразил губами букву «О» и отвернулся. Он уже вынул угольный карандаш и кусок пергамента.

Солдаты собирались с духом и просто собирались в кучку перед Уныликом, а тот ухмылялся и облизывался. Вояки дрогнули. Те, что стерегли местных жителей, начали сбиваться в кучки. Получив свободу передвижения, некоторые из крестьян удрали домой.

Наконец гроссбух оказался в руках Клаута. И тот отдал его мне.

— Вот, — фыркнул он. — Смотри. Тут записан каждый год, уплаченный крестьянами. Сам убедишься — ни один не уплатил мне больше положенного по закону!

У меня за спиной усиленно бормотал Фриссон. Я пролистал несколько страниц назад и нахмурился.

— А с какого места начинаются твои записи?

— С тридцать первой страницы, — ответил Клаут.

Я нашел эту страницу, заметил перемену почерка и еще я заметил кое-какие изменения в самой манере ведения записей. На первый взгляд ничего такого особенного... вот пошли римские цифры... вот две близко стоящие I превратились в V, а вот две V слились в X, ну и так далее.

Понимаете, в римских цифрах я не очень силен, поэтому и не сразу догадался, что к чему. Выходило, что они и вправду жутко громоздкие, неуклюжие. А мне и в голову не приходило, какой поистине божественный подарок нам преподнесли арабы, когда изобрели ноль, а с ним и всю десятичную систему! Просматривать записи было бы легче, если бы они велись по системе двойной бухгалтерии, а тут передо мной просто тянулись ряды цифр. О, я только сейчас оценил работу тех, кто за меня производил расчеты по чековой книжке. Представляю, если бы мне пришлось это делать самому.

Я тянул время — переворачивал страницы, отражавшие трехлетнюю службу Клаута. Он начал психовать — беспокойно переступал с ноги на ногу. А толпа тем временем уже успела прилично поредеть. Наконец Клаут не выдержал.

— Ты что, будешь каждый день там проверять?

— Нет. Я смотрю на последние дни. Каждый житель деревни уплатит больше, чем должен. Кто на пенни, кто на десять. Переплата с лихвой покрывает то, что деревня должна уплатить скопом.

Несколько секунд Клаут лупал глазами, потом вырвал у меня книгу и принялся делать какие-то подсчеты. Он отлистывал страницу за страницей назад, и глаза его раскрывались все шире и шире.

— На самом деле, — заключил я, — выходит, это ты кое-что задолжал деревне.

— Колдовство! — рявкнул Клаут и отшвырнул книгу. — Лжец и грабитель! Я-то знаю, что я там писал!

А я и не сомневался — он всегда записывал меньше, чем платили на самом деле. Я глянул на Фриссона.

— Ты видел цифры?

— Отлично видел, — взволнованно отозвался поэт.

— Разве цифры врут?

— Ни на пенни не врут, — ответил поэт уже более уверенно.

— Грязное, грязное колдовство! — почти истерически проверещал Клаут. — Все перевернули, переставили! Вы — не от королевы, иначе не стали бы добиваться снижения податей!